Повелитель гроз
Шрифт:
— Неплохо придумано, — усмехнулся Рашек. — Поэтично, но вполне годится, — и тут же, не меняя тона, спросил: — Так ваш король считает, что я должен ради него рассориться с Дорфаром? Поставив под угрозу мою слабую и праздную страну?
Он уже отправил Амреку примерно такое же послание относительно города на Равнинах: «Увы, у меня неважные войска: любители удовольствий и хвастуны. Они не выживут в снегах».
Ответ Амрека не заставил себя ждать.
«Ваше открытое нежелание помогать сердит нас. Мы не забыли ни ваших прошлых слов по поводу моего решения избавить Дорфар от равнинного сброда, ни того, что вы еще долго торговали с Равнинами после того, как мой эдикт
Казалось, посланец с Равнин прочитал мысли Тханна Рашека. А может, и в самом деле прочитал — умели же они читать мысли своих сородичей, разве не так?
— Вас могут вынудить вступить в войну на стороне Дорфара, господин король.
— Могут. Но исключительно силой, как мне кажется.
— Значит, в этом случае вы выступите против Равнин?
— Я? — Рашек улыбнулся. — Я никогда не был особенно воинственным, ваша честь. А моя страна — куртизанка, интересующаяся лишь роскошью и любовью.
— После оттепели, господин король, — сообщил посланец, — мы сами выступим против Дорфара, и наш путь проляжет через Зарависс.
— Я никому не отказываю в проходе. Мы — дружелюбный и гостеприимный народ. Вне всякого сомнения, вы не найдете здесь отказа ни в чем… особенно у наших свободомыслящих женщин.
Посланец поклонился. За этими беспечными словами стояло очень многое.
— Да, еще кое-что, — спохватился Рашек. — Я слышал, ваш король — тот самый Сарит, возлюбленный моей внучки Астарис. Но мне казалось, что его убили люди Вал-Малы.
— Да, это он, лорд Рашек. Он не погиб в Корамвисе.
— Какая насмешка судьбы, — сказал заравиец. — Тогда, может быть, ваш король отомстит за женщину с красными волосами, которую погубил Амрек.
Но посланцы Короля Равнин ничего ему не ответили.
Когда они ушли, он подумал об Астарис. Из всех прекрасных вещей, окружавших его, она была самой прекрасной. Странная, редкостная женщина. А за высокими окнами снег падал в отверстия обледенелых фонтанов, и он чувствовал, как этот леденящий холод пробирается в его кости.
Еще до окончания третьего месяца снегов разрушенный город снова заполнили Висы.
Они прибывали в колесницах, повозках, телегах, верхом на зеебах и пешком — не для того, чтобы поселиться здесь, но из вдруг вспыхнувшей преданности едва знакомому делу и еще менее знакомому народу. Спокойные ланнцы, красивые заравийцы, элирианцы, оказавшиеся замкнутыми и по большей части неразговорчивыми. Страна превратилась в бурное море, по которому катились волны на север и восток. Приходили даже солдаты-наемники из Зарара и Тираи вместе со своими офицерами, по ночам аккуратно спарывая с формы знаки различия, чтобы не компрометировать Тханна Рашека. В эту пору на улицах можно было услышать даже неразборчивый акцент Корла, а в лагере, разбитом у стен, среди прочих обитали два странствующих элисаарца, которые не испытывали горячей любви к своей родине. Кроме того, по каким-то причинам вернулись многие из тех, в чьих жилах текла смешанная кровь — мужчины со светлыми глазами и темными волосами, белокурые и черноглазые женщины. Возможно, они чувствовали себя еще более одиноко, глядя на этого короля, который когда-то ничем не отличался от них, а теперь взлетел столь высоко. Но давно подавляемая гордость и яростное недовольство уже кипели в них. Они были столь же готовы к борьбе, как любой из чистокровных заравийских наемников или мечтательных звездочетов-элирианцев.
Пришельцы принесли с собой собственные распри и раздоры. Они воровали друг у друга скот, зеебов и снаряжение.
Это было странное время, ибо разрушительные силы уже пробудились, и люди чувствовали, как они все сильнее овладевают их родными краями и их душами. Даже сейчас, в самом начале, ничто больше не могло оставаться таким, каким было. Вскоре всему предстояло измениться, исчезнуть с лица земли, и единственной возможностью остаться были либо невиданные перемены, либо полное перерождение.
Третий месяц Корамвис выдерживал осаду неумолимых снегов.
В эту жгучую стужу придворная дама королевы, Дафнат, не обращая внимания на собственное саднящее от холода и стянутое в деревянную маску лицо, еще усерднее трудилась над королевским телом, умащая его кремами. Вал-Мала, чувствуя в снеге серьезного противника, почти не выходила из своих покоев. Теперь она больше не пользовалась белилами. В беспощадном бледном свете зимнего дня ее золотистая кожа казалась хрупкой, как старый пергамент. Ничто не радовало ее.
«Я начинаю жить воспоминаниями, как старуха, — думала она. — Это я-то…»
Она думала о Редоне — не как о человеке, а как о воплощении ее разочарования. Воспоминания о том, как он впервые приехал во дворец ее отца в Куме, оставляли у нее во рту кислый привкус.
Ее отец был правителем этого городка, небольшого и не слишком важного купеческого поселения с приземистыми башнями, больше всего похожими на раздавленные пирожные. В каком-то из путешествий он оказался на пути у Редона — в противном случае ему, вне всякого сомнения, никогда бы не пришло в голову побывать там. Вал-Мала ненавидела Куму, как ненавидела свою ревностно оберегаемую девственность. Ее бесчисленные любовники, как могли, старались ублажить ее, и после каждого месяца Застис няньки с умелыми пальцами приходили ощупывать ее, дабы убедиться, что она не зашла чересчур далеко. Таковы были обычаи ее дома.
В вечер перед приездом Редона ее дамы невыносимо раскудахтались, сходя с ума от нетерпения. Каких только историй о нем они не рассказывали! Истории о его власти и о его красоте, о его жгучих глазах, которые могли буквально раздеть женщину — они были абсолютно уверены, что как-то раз он на самом деле совершил такое волшебство. По случаю его визита Вал-Мале сшили платье из прозрачной ткани, затканной золотыми цветами, а волосы убрали в двадцать тугих косичек, густо вплетя в них жемчужины.
Встало солнце. Пробудившийся раньше обычного дворец просто обезумел от ожидания. Сопровождаемая тринадцатью дамами в платьях из розово-красного шелка, Вал-Мала от правилась на городскую стену. Оттуда, как ей сказали, она могла смотреть вниз и осыпать колесницу Редона цветами, как требовали приличия. Ей дали все указания, но она ждала на стене, затаив дыхание в ожидании того, что он поднимет на нее взгляд.
Длинная бронзовая людская река нескончаемо лилась сквозь ворота Кумы. Наконец она разглядела его колесницу, украшенную орнаментом, который нельзя было спутать ни с каким другим. Она склонилась и осыпала его цветами, назвав по имени — и этого, как выяснилось, было достаточно.
Перекрыв гул толпы, ее звонкий и чистый девичий голосок достиг его ушей, он поднял голову и взглянул ей в глаза. В те дни Редон, хотя и много старше ее, был настоящим великаном — прекрасным, почти богоподобным, великолепным представителем своего рода. Его вид ошеломил ее. Ее мгновенно потянуло к нему всем существом. Такого дикого желания она не испытывала еще никогда.