Повелитель разбитых сердец
Шрифт:
Как там дома, интересно? Распутали загадку нападения на нашу больничку?
Вот только как ее, позвольте спросить, можно распутать, если я одна знаю, что убийца сбежал за рубеж? И оттуда, из Дзержинска, его не достать, не достать… Если там, наверху , за тоннелем , все же есть что-то , ну, может быть, не рай и ад, а просто некое обиталище душ, то, может быть, Василий видит и знает, куда подевался его убийца, но так же, как и я, не может никому дать знать об этом. Не придумано каналов связи!
Он не может, но ведь и я тоже не могу. Я не знаю, в Париже ли еще тот человек, которого я видела рядом с Максвеллом Ле-Труа, а может, подался неведомо куда, в Ливан, скажем, или в Афганистан, или… Какие там еще есть страны, где привечают террористов всех мастей? На ту же Корсику! Взял да и примкнул к сподвижникам Иана Колона! Что я могла предпринять, чтобы его задержать?
А вообще-то, кое-что могла. Для начала как минимум сообщить властям, что один из знакомых скандально известного художника Максвелла Ле-Труа связан с российскими террористами.
Почему я этого не сделала? Почему бросилась бежать в Мулен?
Да что это меня вдруг так разобрало? С чего начали мучить угрызения совести? Не потому ли, что чуть не отдала концы в подвале и осознала, что умирать нельзя, пока есть неотданные долги?..
Первый раз я позорно сбежала, когда рванула из Дзержинска в аэропорт, не оставшись давать подробные показания. Но небеса тут же дали мне шанс исправиться, даже два шанса. Я встретила террориста сначала во Франкфурте, потом в Париже. И оба раза не использовала возможность расквитаться с ним.
Ну кто я после всего этого?!
Ничего: говорят же, что раскаяние – половина искупления. Я раскаиваюсь. Эх, был бы у меня под рукой телефон, я бы прямо сейчас начала названивать в комиссариат полиции.
Я не могу стоять на месте. Спускаюсь на первый этаж, выхожу на террасу (надо завтра обязательно выдрать проросшие сквозь щели плит будылья, они так противно шуршат под ногой!), потом на асфальтированную площадку перед домом и начинаю бродить вокруг крошечной шапель, то есть часовенки, воздвигнутой лет двести, а то и триста назад кем-то из Брюнов уж и не знаю в честь какого события. Это простой каменный постамент с крестом наверху. Крест – две железных трубы, только и всего, на них болтается кованый веночек. Металл позеленел от времени, понятное дело, камень изъеден проплешинами, совершенно как в погребе, но он теплый, он еще не остыл от жаркого, изнурительного солнца…
Черт, черт, черт! Кто запер меня в погребе? Зачем? Почему Максвелл встречался с тем типом? Чья машина стояла сегодня на холме, откуда открывался вид на Мулен?
Я отхожу чуть подальше от дома и смотрю в сторону холма. И что же я вижу? «Рено» стоит на том же месте! Однако автомобиль уже не один – к нему медленно ползет по склону другой. Останавливается рядом. Мне чудится мельтешенье каких-то фигур, но, может быть, вот именно что чудится: это довольно далеко от меня. Потом одна из машин отъезжает, и у меня создается впечатление, что отъехала именно та, которая торчала на холме раньше. А новая остается стоять.
Что происходит? Что за смена караула? Там, на вершине, оборудован наблюдательный пункт или как? За кем наблюдают?
Ну вот, я разволновалась. А ведь очень может быть, что просто какую-нибудь бургундскую крестьянку нетерпеливый любовник выслеживает. Когда супруг удаляется на свои виноградники, он готов немедленно заключить даму сердца в объятия. Очень может статься, что сейчас та самая дама явилась на тайное свидание к своему возлюбленному.
А возможно, что это разгневанный супруг примчался накостылять по шее охальнику. Не исключен и такой сюжет. Да какой угодно сюжет не исключен!
Какое-то время я топчусь около шапель, ожидая развития того или иного сюжета, однако вскоре мне это надоедает. Усталость, потрясение минувшего дня в сочетании с пуншем (я все же последовала совету Жани!) берут наконец свое. К тому же луна покатилась к закату, стало темнее, уютнее, спокойнее. И сон, сон наваливается на меня, словно теплое, уютное, добродушное одеяло.
Я кое-как запираю за собой дверь, вползаю на второй этаж в спальню – и засыпаю, кажется, прежде, чем успеваю лечь в постель…
Можно было ожидать, что просплю я до полудня, однако не получилось. Отчего-то у соседей разорались и гуси, и куры. Блеют овцы, мемекают козы… Что это их всех разобрало разом? Уж не случилось ли чего?
Подбегаю к окну и вижу, что это Тедди носится по улице как угорелый и наскакивает на ограду, за которой обитает скотный и птичий соседский двор. А, понятно. Приехала Клоди – вон ее старенький «фордик» на обочине. Вот и она сама – пытается загнать разбуянившегося пса обратно.
Ох, Тедди, ну в самом деле, что ли, в тебе воплотился мой дорогой Бобкинс? Тот тоже был совершенно такой же курощуп, уткохват и гусебой!
Отхожу от окна, пока Клоди меня не заметила и не завела долгую беседу (я еще в прошлый раз заметила, что она чрезвычайно словоохотлива). Ложусь снова, но сна уже ни в одном глазу. Часы бьют восемь.
Вставать, что ли? Или еще поваляться? Неохота. На страх врагам буду получать удовольствие!
Мигом вскакиваю, натягиваю шорты, выпиваю чашечку кофе – и по утренней блаженной теплоте (не скажу – прохладе, ее и ночью не было) отправляюсь наслаждаться прекрасной Францией вообще и прекрасной Бургундией в частности.
Выбегая из Мулена, бросаю взгляд на холм. Он пуст. Под раскидистым деревом никого и ничего.
Ну и прекрасно. Меньше оснований для напряжения мозга.
Куда бы мне сегодня податься? В Фосе я уже была, так не отправиться ли в Арно? Туда четыре с половиной километра, вполне мне по силам.
Пускаюсь в путь, и с каждым шагом все дальше отлетают от меня страхи и тревоги минувшего дня. Дорога абсолютно пуста. Ну хоть бы одна машинка для приличия пробежала мимо!
Ага, вот она. Только не машинка, а машинища: меня обгоняет грандиозный комбайн. Помахав мне с высоты и сверкнув блудливыми черными глазищами, водитель объезжает меня, и вскоре комбайн сворачивает с асфальта на проселочную дорогу, ведущую в объезд лесного островка к следующему полю. Мигом вспоминаю, как я продиралась сквозь чащобу и заросли пшеницы. Да уж, денек мне вчера выдался чудненький. Странно – царапины на ногах еле заметны. Вот так бы заживали царапины и на душе!