Повелитель снежный
Шрифт:
Если зима не умрет, то весна не возродится – таков был нерушимый закон природы.
Закон этот сами мы создали, подкрепив кровью собственной, но смысла в нем я не видел…до тех пор, пока не загорелось сердце мое, и не воспылал я желанием нарушить его, чтобы выйти во время правления брата.
Тысячи лет назад люди нас знали, и силы природы уважали и боялись.
Поэтому приносили в жертву нам свои дары и подношения, чтобы не рушился закон о смене погоды, чтобы всегда баланс в природе соблюдался, и вслед за зимой приходила плодородная весна, а за щедрой осенью –
Но другая кровь нужна была нам.
Лишь она, пролитая на алтарь, отдавала силу одному из братьев, который править в мир уходил, а второй покоился в ожидании своей очереди.
И будь хоть капля этой силы у меня сейчас – ничто и никто не сдержал бы меня в склепе каменном!
Улетел бы к ненаглядной своей тенью крыльев черного ворона, луной любовался бы на нее, ночным ветром прохладным гладил ее волосы шелковистые – все законы бы нарушил, все правила поломал, только бы рядом быть и наблюдать за ней каждую секунду.
Чтобы видеть, как она в окошки выглядывает в темноте ночи, пытаясь меня разглядеть.
Чтобы слышать, как во сне она говорить пытается и все зовет меня, зовет…
Разрывает душу мою сладостно голосом своим несмелым.
И томится огонь синий внутри меня, что по всему телу расползается и вены оживляет, отчего тело мое обездвиженное подрагивает и к ней рвется!
И трепещут веки мои тяжелые, что должны печатью сна околдованы быть, да только колдовство драгоценности моей зеленоглазой сильнее, и так и манит меня, так и не дает покоя во сне моем безмятежном.
Не было за миллионы лет ничего слаще, чем слышать, как она учиться говорить со мной, управляя собственным разумом во сне – сначала тихо и неловко, но с каждой ночью все более осмысленно и твердо.
И вот уже слышал я себя в ее устах Повелителем снежным, что ласкало душу мою полыхающую, будто манной небесной.
Наливался силою от речей ее, чувствовал жар тела ее нежного и то, как стучит рядом с моим сердцем каменным ее сердечко чистое и невинное.
Ощущал каждый день, как связь между нами растет и крепнем, понимая, что как только ляжет снег на землю – ни за что не покину я дома ее, оттого что ждал слишком томительно и долго воссоединения нашего, считая дни и ночи до момента, как вернется брат к нашему месту тайному, чтобы отдать силу свою и землю во власть мою.
Не спал я в эту пору.
Не дремал даже, не в силах отпустить душу свою, чтобы она не металась внутри тела обессиленного.
Всегда на границе лета витал в тенях шумящих деревьев, прятался под лапами медведя в земле сырой, вился кольцами гадюк и ужей во мхе лесов, когда услышал крик ненаглядной моей.
Никто из ныне живущих уже не знает языка древнего нашего, но не зря учил я любимую свою ему, чтобы могла она взывать к силам сокрытым и магии запретной, когда это необходимо.
Любое обличие мог принять я, в любого зверя обратиться и силу его в сотни раз увеличить, да только паника и ярость, что встали на дыбы, словно кони вороные, выбрали самого лютого и опасного. Того, кого
От кого не было спасения, когда все тело дугой выгнулось, обрастая черными чешуйками, и вытянулось, заскользив по земле рыхлой с такой скоростью и силой, что содрогнулись горы надо мной и камень жертвенный сдвинулся.
Не было преград для меня, когда душа рвалась на части от горя ее и паники, которую в каждой букве слышал я голоском надрывным и дрожащим, а змей огромный переворачивал леса, что лежали на его пути, и рассекал землю, оставляя борозды, которых потом страшиться и обходить стороной будут.
Сколько гор я порушил, сколько домов снес на своем пути – не помнил, слышал только, как стучит сердечко ее испуганно рядом с моим каменным, задыхаясь и погибая.
И не было мне дела, что земля содрогнулась, когда нашел змей свою ненаглядную, пробурив лес поперек и вылетев прямо в пучины водные речушки небольшой, и воды ее схлестнулись, словно перекосившись, оттого, что увидел я, как Водяной развлекается, пытаясь любимую мою в свои пучины утянуть.
И он меня увидел.
И понял сразу, что погибель его настигла, позеленев еще сильнее и шныряя толстым ловким телом куда-то в водоросли, надеясь, что найдет спасения у брата моего младшего, но не тут-то было.
Коли проснулся змей черный, аспид проклятый, нет больше жизни тому, на ком глаза его смертельные остановились, не скрыться от него, не спрятаться, ибо черная метка стоИт на душе того, кто в его взор попал.
Не поможет брат ему.
Теперь уже никто не спасет.
Тяжело поплатиться за то, что позволил на мое посягнуть! К святому и невинному прикоснуться.
Но он подождет…как и весь мир этот.
Кинулся я к любимой, оплетал ее осторожно и ласково, едва касаясь кожи холодной и нежной, зная, что испугается она вида моего непривычного.
Не признает в облике этом, который наводил страха и паники на все живое и разумное видом своим, но не важно это стало, когда коснулся ее кожей своей змеиной, и словно все полыхнуло внутри меня.
Словно искры затмили разум и глаза мои, шипением отдаваясь в голове и слыша, как в венах кровь нагрелась и понеслась вперед мыслей горячих.
Моя она!
Мояяяяя!
Всему миру был готов кричать я это, пока у человечества кровь из ушей не пойдет, чтобы даже все боги старые и новые знали это, и не смели даже взглянуть на этот край света, где ее ножка белая ступала!
Всех изничтожу за нее, всех со света сживу, кто на моем пути к ней встанет, лишь бы только обнимать ее, прикасаясь кожа к коже! Лишь бы слышать, как дышит моя ненаглядная, даже если напугана она и отползает от меня по траве зеленой, глядя глазами прекрасными и распахнутыми, завораживая и сердце мое пленяя.
Мне бы на землю вслед за ней выбраться, приласкать и утешить от испуга нежданного.
Мне бы в голову ее пробраться, чтобы сказать, что не нужно бояться змея страшного, потому что я это, Повелитель снежный, да не могу из воды выйти и показаться полностью, потому что раны мои страшны…