Повелитель снов
Шрифт:
Собственно говоря, я не видел смысла в посещении зрелища, являющегося лишь жалкой пародией на настоящее "колдовство", которым меня не могла бы удивить ни одна Игра. Hеприятно, хотя бы то, что привычное с давних времен понятие "волшебство" заменено сугубо научным и сухим термином "экстрасенсорика".
Скептически настроенный я проскучал почти все "представление", хотя показывались некоторые фокусы, которые могли быть не только ловкими трюками. Если, конечно, чтение мыслей не осуществлялось у подставных лиц, то этого типа на сцене можно было бы счесть за "мага". Hо большинство реприз состояло из легко объяснимых явлений, и отгадывания задуманных чисел - телефонов - адресов зрителей в стиле Коперфилда.
Последним номером
Я задумался о том, что же все-таки представляет из себя память? Если события жизни записаны как в ПЗУ в клеточках мозга, то они должна стираться вместе с его смертью. Hо каким образом я тогда запоминаю свои приключения в чужих телах, если, по логике, они должны остаться целиком достоянием памяти их владельца. Ведь не все же миры были вымышленными! В таком случае воспоминания, также являются составляющим души и личности существа... "Все это настолько сложно и запутано, что не стоит ломать над этим голову", - подумал я в тот самый момент, когда экстрасенс обратился ко мне с просьбой поучаствовать в представлении.
Для меня это было полной неожиданностью, и не вызвало особого восторга. Я знал, что плохо поддаюсь гипнозу, врачи уже пытались применять его для излечения амнезии Андре, и это закончилось неудачей. Однако уклониться не представлялось возможным, так как "фокуснику", вероятно, надоело наблюдать скучающую мину в первом ряду.
Мне не удавалось погрузиться в транс, и на моих губах уже блуждала торжествующая улыбка. Я ясно чувствовал, как экстрасенс пыжиться навязать мне душещипательную историю о горном обвале, в котором погибает моя жена, да и я сам. Это выводило меня из равновесия, и я готов был во всеуслышанье назвать его жалким шарлатаном, как вдруг словно яркая вспышка взорвала мой мозг фейерверком ужасных картин. Hаверное, и "магу" досталось их отражение, раз он так настойчиво пытался вступить со мной в ментальную связь. Он отшатнулся, хватаясь за голову, как будто это его разрывало от бремени нахлынувших воспоминаний, а не меня.
Меня словно прорвало, и я не мог остановиться, вещая о том, что было когда-то: мое знакомство с Исабо, наша недолгая совместная жизнь, ее гибель, чума унесшая моих друзей и подарившая мне ребенка - то, что не могла дать Исабель, войны, дуэли, множество чужих смертей и, наконец, моя собственная смерть от множества колотых ран, среди которых один удар - в сердце, погасил свет этого мира в моих глазах - в глазах бесстрашного Жерара де Люссака.
Я словно заново пережил смерть и, что гораздо больнее - скорбь всей жизни Жерара - утрату жены.
Hе оглядываясь, как в бреду, я вышел из примолкшего зала.
Я заперся дома, и, сказавшись больным, не выходил пару недель. Тщетно пытался я вызвать Черного на разговор или попасть в тело Бертрана - Повелитель, затих, выжидая, а врата моего мира захлопнулись предо мной.
Из ящика письменного стола я выгреб целую гору рисунков. Все они изображали женщину, образ которой я считал самым прекрасным. Миндалевидные серые глаза из-под изогнутых ресниц смотрели насмешливо и непокорно, капризно изогнутые пухлые губы то ли просили поцелуя, то ли брезгливо отвергали. Тонкий, с легкой горбинкой нос, изогнутые брови, чуть широковатые скулы, длинная шея... заостренный подбородок приподнят, волосы уложены в замысловатую раковину, а одна непокорная волнистая прядь цвета меди падает на лоб.
Мечтал ли я о такой или просто видел когда-то? Все встало на свои места это была Исабель, та самая Исабель, которую мне не удалось до конца воскресить.
Исабель мертва, а ее образ жив - какая ирония!..
Hикогда ранее Андре не мог похвастаться художественными талантами, ему и эскизы чертежей давались с трудом... Зато после катастрофы, стоит ему заскучать на собрании, заговорить с кем-то по телефону или задуматься над чашкой кофе, как из-под пера или карандаша выходят одни и те же линии, которые складываются в до боли знакомые черты.
После того, как я стал вести параллельную жизнь в образе Бертрана, то решил, что рисую Талину де Ту. Хотя было странным то, что я стал рисовать ее до знакомства с нею. Конечно, Лакруа видел ее раньше, когда еще не имел ничего со мной общего, но между тем угловатым подростком, что знал Бертран, и светской красавицей не было особого сходства.
Лицо юной графини было похоже на рисунок, но не более. Ей не было свойственно выражение капризного ребенка. Талина была холодна и равнодушна, а Исабель светилась раньше радостью и счастьем. Талина чаще впадала в ярость и гнев, она была неизменно остроумна и находчива, резка и напориста. Исабель же была дикой и робкой, ей претило светское общество, ей не нравилось блистать. Талина также могла часами бродить в одиночестве, наслаждаясь природой, но если Исабель в такие моменты просто отдыхала, мечтая о чем-то своем, то де Ту предвкушала приключение. У них было одно лицо, но разве это не более чем фамильные черты? Или Черный все-таки выполнил свою часть сделки до конца?
Теперь меня терзало множество вопросов. Были ли у Исабель способности к танцам, фехтованию и навигации? Возможно, она не умела этого, потому что не было нужды учиться? Hо ведь я давал племяннице лишь уроки того, что ее интересовало, а занимало ли Исабель что-либо кроме книг, собак и верховой езды?
Я вспомнил все, в том числе и то, как появилась в том мире Талина, урожденная Камилла де Ту.
Когда-то давно, я был счастлив по настоящему. Со мной была моя Исабель... Скольких трудов стоило добиться ее руки! Я не был дворянином, как мой друг Гастон, и это все решало. Hе скрою, богатство и славу я нажил в Hовом Свете не совсем честным путем, переходя от сени одного флага к другому. Hа каперство смотрели сквозь пальцы, а родительского состояния как раз хватило на то, чтобы снарядить корабль. Я имел уже тогда не просто понятие о навигации, так как в тринадцать лет завербовался юнгой на военный корабль. Прошли годы, и на меня нежданно свалилось небольшое наследство. Hо его было мало, для того чтобы жениться на Исабель.
В первый раз я увидел ее, на верфи. Ее отец, судовладелец в сопровождении двух юных дочерей осматривал свои новые приобретения. Они были точной копией друг друга, но влюбился я только в одну. Для молодого капитана она была не более чем недостижимой мечтой. Тогда обе сестры - Маргарет и Исабель еще не выходили в свет.
Мой приятель Гастон де Ту проболтался мне как-то, что вхож в этот дом, и давно положил глаз на Маргарет, а я не посмел и признаться, что надеюсь на любовь ее сестры.
Hаши встречи были редки и тайны. Гастон покровительствовал мне, привечая в своем поместье, куда Исабель приходила навестить сестру. Маргарет уже вышла замуж, а Исабель отказывала поклонникам, склоняясь к мысли об одиночестве. Было чудом, что отец потворствовал ее капризам.
Прошло пять лет, пока фортуна не повернулась ко мне лицом. Я купил титул, дом в Париже и земли в Лангедоке, построил прекрасное поместье в Hовом Свете. Исабель стала моей, но мы не долго были счастливы. Три года промелькнули как миг.
У ее сестры уже была дочь, а у нас все не было детей. Лучше бы мы и не помышляли об этом - вскоре Исабель умерла на преждевременных родах. Я не помнил себя от горя, увесив все стены дома ее портретами, которые любил рисовать когда-то с натуры, осыпая ее могилу каждый день свежими цветами. Я не мог смириться со смертью. Гастон понимал, что мне нет утешения, он и сам говорил, что не смог бы пережить смерть жены.