Повелитель тлена
Шрифт:
На лице высшего отразилась гримаса то ли ненависти, то ли презрения. А скорее, всё вместе.
— Мерзкая девчонка не заслуживала его страданий. Ни ты, ни она. Мими думала, сумеет уйти безнаказанной. Она унизила моего брата, — карие глаза полыхнули ненавистью. Мгновение, и вот он снова передо мной: прожигает сумасшедшим взглядом, шипит в лицо, исходя злобой. — Бросила! Предпочла ему другого. Этого выскочку Мара. Думал, ты не такая. Думал, останешься с ним. А ты… — Эйрон болезненно поморщился. — Слышал, как шептались вчера в соборе. Как Мар распинался, предлагая тебе и руку, и сердце.
— Эйрон, — попыталась осадить сына герцогиня, продолжая напряжённо выглядывать в окно, на щербатые стены соседних домов, по которым, стекая с черепицы, струился блеклый солнечный свет.
Но маг её не слышал. Не слышал никого, кроме себя одного.
— Теперь понимаю, что брату будет лучше без красавицы Ивы. Я не дам тебе причинить ему новую боль, — закончил он глухо, и от этого тихого, пронизанного горечью голоса стало совсем жутко.
— Я бы не бросила его, — прошептала сквозь слёзы. Остатки самообладания растворились в липком, тошнотворном состоянии ужаса, меня прорвало.
Нужно было держать себя в руках, быть сильной. Вот только силы вдруг оставили меня. А вместе с ними погасла и та крошечная надежда, что до сих пор ещё теплилась в сердце.
Кто мне здесь поможет? Если Эшерли и поймёт, что со мной что-то стряслось, навряд ли успеет. Пока доберётся до этих трущоб… В глазах его брата читались одержимость и жажда убийства.
Сколько Эйрон уже постится? С ареста мадам Луари? Моё якобы предательство лишь предлог, чтобы снова утолить голод.
И герцогиня тут не поможет, даже пытаться не стоит взывать к её здравому смыслу. Которого наверняка и в помине нет. Её б воля, уже давно бы прихлопнула меня. Единственное, что сдерживает высшую, это нелюбовь её сына к спешке.
— Клянусь, я бы не сбежала, — хоть и понимала, что всё тщетно, цеплялась за малейший шанс выжить.
— Почему же сразу не сказала об этом Мару? А? — криво ухмыльнулся Уайнрайт. Впившись пальцами мне в плечи, с силой тряхнул и заклеймил, прокричав в бешенстве: — Грязная! Лживая! Шлюха! Думаешь, пустишь слезу, и я тебя помилую?! — С остервенением швырнув меня на кровать. — Ты такая же, как все, Ива!
Всхлипнула, больно ударившись о стену. Комната предательски закачалась. Вязкая тьма поглотила Эйрона, чтобы спустя несколько рваных ударов моего сердца, исступлённо бившегося о грудную клетку, рассеяться вновь и явить мне моего мучителя. Совсем близко. Настолько, что его дыхание обжигало кожу, и от этого бросало в дрожь.
Ярость схлынула, и на губах высшего теперь играла безмятежная улыбка. Ласка холёных пальцев на щеке отозвалась внутри рвотным позывом. Я вжалась в стену, зажмурилась, как будто это могло избавить меня от его прикосновений. Но этот гад не спешил отстраняться, продолжал одну за другой стирать с моих щёк солёные капли, а я всё никак не могла заставить себя перестать плакать.
— Ну, ну, успокойся. А то лицо распухнет. Ты должна умереть красивой. Как твоя подруга. Сара, кажется. Она, в отличие от тебя, была послушной девочкой. Не совсем вменяемой, правда. Перебрала немного, — маг противно захихикал. Наверное, точно такие же звуки издаёт гиена, перед тем как наброситься на беззащитную жертву.
— Убьёшь меня и причинишь боль Эшерли. Эйрон, пожалуйста…
— Я оказываю ему услугу, — мягко улыбнувшись, покачал головой высший. — Поверь, тебе быстро найдут замену. Или считаешь себя незаменимой? Глупенькая, наивная Ивушка.
Он продолжал гладить моё лицо, зачем-то распустил волосы, и теперь не спеша перебирал пальцами спутанные пряди, источая какую-то сумасшедшую любовь и омерзительную заботу, от которой трясло ещё больше. Зубы стучали, издавая что-то похожее на барабанную дробь.
— Я небезразлична ему. Ты ведь знаешь это.
— Зато тебе плевать на него! — сиюминутная метаморфоза, и черты лица вновь исказились гневом.
Больше не церемонясь, Эйрон стащил с меня пальто, метнув его в дальний угол, и принялся за перчатку. Последняя ни в какую не хотела расставаться с рукой, бархатистая замша намертво приклеилась к окровавленному запястью. Несколько секунд маг пялился на него, словно зачарованный, пока из его горла не вырвался не то крик, не то рычание раненого животного.
— Как ты могла?! Тварь! Мама! Куда ты смотрела?! — заверещал высший и с силой впился ногтями в израненную кожу, отчего перед глазами снова потемнело.
— Так и знала, что что-то случится! — засокрушалась герцогиня. — Нужно было всё продумать! Спланировать, как обычно! — сквозь монотонный гул, вызванный острым жжением в руке, различила шуршание юбок и перестук каблуков. — А потом говоришь, что не любишь торопиться… Всё, заканчивай! Ещё не хватало, чтобы из-за этой дряни нас поймали!
Отпихнув сына, высшая сжала мне скулы, заставляя губы раскрыться, и одним резким движением влила что-то в рот. Пряная горечь обволокла горло, а спустя короткий миг дымка перед глазами стала ещё гуще.
— Даже жаль, что не почувствуешь боли, — услышала, словно из другой реальности, полный сожаления голос. Продолжая удерживать за руку, маг надавил мне на плечи, заставляя сползти вниз, и распластал на кровати. Заботливо поправил юбку, так, чтобы шлейф красиво ниспадал на пол. Убрал прилипшие к вискам прядки. — Ты, Ива, заслужила её как никто другой. — Присев на корточки рядом, продолжил шептать мне на ухо, как бы ему хотелось продлить мгновения моего страха, моей агонии, но, увы, рано или поздно всё заканчивается.
Закончится и моё существование. Вот сейчас, через какую-то долю минуты, — бормотал он, по капле вбирая в себя мою жизнь. Мои чувства, мои эмоции. Мою боль и все мои надежды.
«А он так и не пришёл», — мелькнула слабая мысль где-то на границе между явью и небытием. И тут же растаяла вместе с образом Эшерли, цепляться за которой больше не было сил.
— Не пришёл, — повторила, ощутив скатившуюся по щеке слезинку. Кажется, последнюю.
А потом почувствовала, что задыхаюсь. Лёгкие прошил едкий запах гари, и теперь не только глаза, но и всю комнату застилал дым. Он клубился, отгораживая от меня сумасшедшего мага, поглотив трепетавшую на безжизненно свисавшей руке бабочку и перекошенное, как будто ещё больше распухшее от страха лицо герцогини.