Повелитель вещей
Шрифт:
Анна шла к метро, охваченная странным, несообразным с обыденным течением времени чувством – сродни тому, которое испытывала, когда ее, одну из первых в классе, приняли в пионеры; тогда, возвращаясь домой из школы, она нарочно расстегнула пальто, чтобы люди, идущие навстречу, смотрели и завидовали ее новенькому красному галстуку. Сейчас в роли галстука – роскошный фирменный пакет, который Анна нарочно держит на отлете. Равнодушие встречных пешеходов порождает тревожные мысли. Она думает: «Может быть, одного пакета мало?.. Надо что-то еще».
Тут ей на память приходят слова, которые любит повторять
И Анна догадывается: все дело в ее ужасной голове. Махнув рукой на свои дочерние обязанности («Ну что такого-то случится, если мамочка умоется не до, а после завтрака. Тем более по комнате-то ходит. Захочет, и до ванной дошаркает»), она устремляется в противоположную от дома сторону, чтобы воспользоваться преимуществами своей работы «на полставки». Не потом, а именно сейчас.
Во избежание лишних вопросов – а они наверняка бы возникли, явись она в зал в новом нарядном платье, – Анна, запершись в туалете для персонала, переодевается в свое старое (пока она натягивает юбку, ей слышится неприятный запах – мышиный, как на даче после зимы) и, добросовестно исполнив свои обязанности, обращается к суровой заместительнице, обосновав свою непредусмотренную трудовым договором просьбу юбилеем близкой родственницы (материной сестры, тети Тони), куда она якобы приглашена.
Заместительница удивилась, но к Анниной личной просьбе отнеслась по-доброму. Кликнула свободную мастерицу (вернее, практикантку, которую ее хозяйка намеревается взять на освободившуюся ставку, но пока что к ней присматривается) и приказала заняться «нашей сотрудницей»: «Вот и поглядим, на что вы, Светочка, способны».
На распоряжение начальства практикантка откликнулась охотно и с большим энтузиазмом (видно, наскучив работой на подхвате, решила воспользоваться заданием, чтобы показать себя с наилучшей стороны). И, взявшись за Аннину безобразную голову, колдовала над нею добрых два часа, сперва робея и поминутно переспрашивая: «Проборчик где будем делать?.. А челочку куда – направо?» (В ответ клиентка только улыбалась.) Но потом больше не приставала с вопросами, сказала: «Закройте глаза и не подсматривайте», – взяв ответственность за порученное дело на себя.
Когда Светлана, повернув ее лицом к зеркалу, объявила торжественно: «А теперь смотрите!» – и, любуясь делом своих рук, отступила на полшага, Анна едва не вскрикнула: на нее смотрела ее собственная фотография, которую сделали в ателье на Московском, куда она отвела маленького Павлика, – пятнадцать лет назад, а будто вчера; казалось, она даже слышит голос фотографа: «Уж поверьте, в чем в чем, а в лицах я понимаю. Вы красивы. Неброской русской красотой. Как пейзажи Левитана…»
Мать, поглядев на фотографию, фыркнула: «Тебе лишь бы деньги тратить». Анна попыталась возразить: «Фотограф сказал, красивая…» – и в ответ получила: «За деньги чего не скажешь! Кстати, я в твои годы выглядела моложе». Не желая вступать в пререкания, Анна промямлила: конечно, мамочка. Но мать все равно ушла с таким скорбным видом, будто это она, Анна, виновата в ее старости – сократила материн век…
И опять – как в свадебном магазине – начались ахи и охи, к которым присоединилась даже хозяйка: «Вот это я называю – работа! А, девочки? Хоть сейчас на всероссийский конкурс», – и, пригласив зардевшуюся практикантку в кабинет, немедленно
Из кабинета девочка вышла ошарашенная – но разве бывает иначе, если человек о чем-то мечтает, относя исполнение своей мечты на отдаленное будущее, а оно вдруг, как по мановению волшебной палочки, становится настоящим; может быть, другие не поняли, но Анна еще как поняла.
Дождавшись, когда девочка, обслужив своего первого (в новом ее статусе) клиента, заглянет в дальнюю комнату, Анна сказала: «У тебя талант». «Не у меня, – девочка ответила серьезно. – Мы – парикмахерская династия… Меня мама учила. А курсы – это так, для корочки».
Зацепившись за слово «династия», Анна спросила: «Что – и бабушка?» – и по тому, как поплыли темные глаза, а потом – словно спугнутые зайцы – кинулись куда-то в сторону, поняла, что спрашивать не стоило.
Чтобы исправить невольную неловкость, она поспешила сменить тему:
– Хочешь, я кое-что тебе покажу? Закрой глаза и не подсматривай…
Девочка охотно согласилась, даже предложила:
– А давайте, я буду считать. Один, два… – (В который раз за этот долгий день Анна расстегивала постылую блузку.) – Восемнадцать, девятнадцать… – И, пока не услышала: «Можно», – успела досчитать до тридцати.
– Тридцать оди… – Темные глаза взвихрились, но вместо того чтобы ахнуть или охнуть (именно это от нее ожидалось), Светлана, оглядев Анну с ног до головы – вернее, от подола до шеи, восхищенно выдохнула: – Это же… из последней коллекции. – И потом, звенящим от волнения шепотом: – Что ли… украли?!
Ударив по барабанным перепонкам, звенящий шепот закатился за уши, где обычно бесчинствуют сверчки. К ним, шуршащим за ушами, Анна давно привыкла, но не к огульным же обвинениям. Чтобы раз и навсегда поставить зарвавшуюся девчонку на место, она, заглянув в темные глаза (в которых, кстати сказать, плавало отнюдь не осуждение), ответила веско:
– Не украла, а купила. – И, заметив, что в тихом омуте восхищения, словно горячие ключи, вскипают недоуменные бурунчики, потянулась к сумке: – Могу и чек показать.
Только поздним вечером, когда, запершись у себя в комнате, она разглядывала, не веря своим глазам, многочисленные покупки, которыми с девочкиной легкой руки завершился этот день (бурунчики в выразительных глазах мало-помалу улеглись, и девочка, наотрез отказавшись от каких бы то ни было доказательств: «Нет-нет, зачем же, я вам верю», – предложила помочь с обувью: «Тут недалеко. Магазин – чудо, мамина клиентка только в него и ходит», – а заодно и с косметикой; к счастью, волшебная банковская карта действовала безотказно), – словом, только сейчас, открыв коробку с новыми туфлями, которая по своей красоте могла посоперничать с темно-синим подарочным пакетом, а мягкая кожа туфель – с Анниной кожей (и, увы, одержать над нею верх), Анна поняла, что Светлана не хотела ее обидеть, виновато время: нынешнее, в отличие от советского, держится на чем угодно, кроме моральных принципов, – так Анна подумала. И вдруг вспомнила что-то, что ее насторожило, какая-то странность, которую она отметила, но, торопясь скрыть от домашних глаз свои беззаконные покупки, особого значения не придала.