Повелители волков
Шрифт:
Глава 20
Нефела
По степи ехал всадник. Конек у него был так себе — ни стати, ни прыти. Обычная скифская лошадка, к тому же преклонных лет, но еще вполне крепкая и выносливая. Судя по тому, что и всадник, и его средство передвижения не очень хорошо понимали друг друга, конь был у кого-то позаимствован. Мало того, и всадник сидел на своем четвероногом транспортном средстве не очень уверенно, несмотря на то, что был одет и вооружен как охотник-скиф. Не было в его посадке той непринужденной грации, которая нарабатывается годами общения с лошадью.
Тем не менее всадник уверенно продвигался к какой-то цели, особо не присматриваясь к местности. Наверное, эти края были ему хорошо знакомы. Но вот впереди показались длинные валы, закрывавшие полгоризонта. Это были укрепления Гелона. Лошадка пошла бодрее, потому что всадник «подогрел» ее стылую кровь добрым ударом нагайки. Но даже после этого она не посчитала нужным перейти на рысь, не говоря уже о галопе.
Чем ближе всадник подъезжал к валам, тем сильнее слышался неприятный запах сгоревшей древесины. Он ни в коей мере не напоминал тот, что исходит от горна кузнеца, где тлеют древесные угли, или от печи горшечника, который обжигает очередную партию керамических изделий. Это был запах сгоревших построек и тряпья, очень быстро превращающийся в вонь. Казалось, что не только человек может умирать, но и его жилье. Судя по всему, город, к которому приближался всадник, умер. Подтверждением этому служили и птицы-падальщики, которые кружили над валами, высматривая поживу.
Всадник смело въехал в центральные ворота, от которых остались лишь обугленные стояки. Еще немного времени, и он оказался на агоре Гелона. Вернее, на том месте, что осталось от некогда красиво убранной центральной площади города. Персы, захватив Гелон, сожгли все, что только можно, — городские ворота, тыновые укрепления, деревянные храмы, дома и даже невзрачные ремесленные мастерские — а кое-где и разрушили кирпичную кладку (правда, ее было не так и много).
Покачав головой, всадник печально вздохнул, и среди пепелища с трудом отыскал дорогу, которая вела в ремесленный квартал. По пути ему попадались отощавшие и одичавшие собаки, сбитые в стаи. И человек, а в особенности его конь были для них лакомым куском, но едва вожак приблизился к всаднику и принюхался, его голодный пыл мигом угас; пес опустил голову, выражая покорность, затем развернулся и присоединился к стае, которая разочарованно заурчала и затявкала. Что-то сдержало псов наброситься на всадника, хотя голод довел их до предела, за которым начинается полное одичание, и он беспрепятственно продолжил свой путь.
К удивлению и радости всадника, у эргастерия Геракледа лишь сгорела крыша. Гераклед не пожалел средств и выстроил почти все свои мастерские из камня, только стропила и перекрытия были деревянными. Правда, все строения были неказистыми, наверное, по этой причине персы не стали марать руки, разваливая тесные клетушки.
Вторгшись в землю будинов и гелонов, персы натолкнулись на хорошо укрепленный город, брошенный жителями. Радости персидского воинства не было предела — хоть как-то можно отомстить ненавистному врагу, которые уже месяц водит царя Дария за нос. Персы с огромным удовольствием сожгли город и, ориентируясь по следам, оставленным скифами, двинулись дальше за отступающим противником, пока не достигли реки Оар. Дальше на север шли земли вообще дикие, пустынные, которые не были населены людьми, — песчаные барханы со скудной растительностью тянулись до самого горизонта.
Здесь следы скифов терялись, и Дарию пришлось остановить войско. Он приказал построить возле реки Оар, на берегу Меотиды, восемь больших крепостей. Они располагались друг от друга на равном расстоянии примерно в шестидесяти стадиях. Крепости нужны были для того, что за их стенами армия чувствовала себя в безопасности. В дальнейшем Дарий собирался соединить их общей линией укреплений. Но это должно было случиться только после победы над главными силами скифов.
Стены возводились лишь с напольной стороны, с остальных сторон крепость защищали крутые склоны балок или оврагов. Дарий расположил крепости на берегу Меотиды не без задней мысли — в случае необходимости сюда мог подойти флот ионийцев. Дарий рассчитывал, что здесь, в случае продвижения армии дальше на восток, он мог оставить часть войск, обезопасив свои тылы — как это было сделано во Фракии, когда за считанные дни на побережье Ахшайны выросло «царское укрепление» Дориск…
Внимательно осмотревшись по сторонам, всадник спешился, завел коня в каменный сарайчик без крыши, где прежде находился хозяйский мул, — от греха подальше — и нырнул в лабиринт мастерской. Он провозился там не очень долго, а когда возвратился, его лицо сияло, как полная луна. В руках у него был увесистый кошелек с деньгами и длинный пакет, оберткой которого служили промасленное тряпье. Когда он развернул сверток, миру явились два великолепных меча, которые тут же нашли свои места у пояса. Облегченно вздохнув, странный путешественник вывел свою лошадку на улицу и едва вознамерился сесть на потник, представлявший собой импровизированное седло, как сзади раздался слабый вскрик, а затем послышался голос:
— Аккас?! Не может быть! Глазам своим не верю…
Аккас (а это и впрямь был вазописец) резко обернулся и увидел потрясающего замарашку. Перед ним стоял грязный до невозможности, изможденный мальчишка в лохмотьях, лицо которого было испачкано сажей.
— Да, я Аккас. А ты кто?
Мальчишка вдруг зашатался (наверное, от слабости), сел на землю — почти упал — и заплакал.
— Ты… не узнаешь… свою Нефелу? О, горе мне!
— Нефела?! — Аккас был потрясен. — Как ты здесь оказалась? Почему не ушла со всеми?
Он взял ее на руки и поднял легко, как пушинку, — Нефела была сильно истощена. Она прильнула к его груди и заплакала, зарыдала пуще прежнего. Аккас не знал, как ее успокоить, а потом все-таки придумал.
— Есть хочешь? — спросил он, выбрав промежуток между причитаниями Нефелы.
— Да! Очень… — Слезы на ее лице высохли вмиг.
Аккас достал из переметной сумы небольшой хлебец и налил ей в чашу вина, предварительно разбавив его водой. Хлебец исчез так быстро, что вазописец и глазом не успел моргнуть. Запив свой скудный обед вином, Нефела блаженно вздохнула, а затем жалобно спросила:
— А у тебя еще есть хлебцы?
— Есть. Много. Но я сейчас тебе их не дам.
— Почему?!
— Сколько дней ты голодала?
— Много… И не сосчитать. Я ела зерна пшеницы и ячменя, когда удавалось найти — желуди… Хотя персы и сожгли наш священный дуб, на земле осталось немного желудей.
— Вот поэтому ты получишь еду спустя какое-то время. Иначе, если переешь, с тобой случится беда. А лекарей поблизости нет.
— Ты… заберешь меня с собой?
— Что за глупый вопрос?! — рассердился Аккас. — Конечно.
— Аккас, миленький… — Нефела склонила голову ему на грудь и опять заплакала. — Как я тебя ждала… Я верила, верила, что именно ты спасешь меня.
— Ну будет, будет… Успокойся. Все уже хорошо. Ты жива и скоро окажешься в привычной обстановке. Ольвия тебя устраивает?
— О боги, конечно!
— Как так случилось, что тебя оставили в Гелоне?
— Все из-за моей доверчивости… — Нефела тяжело вздохнула. — Эргастериах Гераклед пообещал взять меня в свою повозку. Я собрала вещи и украшения и как последняя дура прождала его до самого вечера. Но он так и не появился. Мне бы уйти с последними повозками, хоть пешком, но я решила дожидаться Геракледа до последнего. И дождалась — на следующее утро в город ворвались конники персов. Хорошо, у меня хватило ума не идти домой, а спрятаться в твоей мастерской, в яме для глины. Она была влажной, и когда персы зажгли крышу эргастерия, я вымазалась глиной с ног до головы, поэтому и не получила ожогов. Потом персы ушли, а я стала дожидаться… неизвестно чего. Я боялась, Аккас! Я не знала, куда мне идти. Потом у меня начала появляться навязчивая мысль, что ты приедешь в Гелон и спасешь меня. Я понимала, что это невозможно, тем не менее все думала, думала… и ты появился!