Повелители волков
Шрифт:
Наверное, волки понимали это, потому что доверяли своим хозяевам безгранично…
«Ах, как повезло мне! — радостно думал Вахаука, пробираясь со своим псом Гурджи через заросли, которые росли над обрывом. — Хоть раз в жизни, да повезло!»
День начался с неприятностей. Во время кормления псов десятник обычно проверял амуницию собак. И надо же было такому случиться, что именно у Гурджи попонка-кольчуга прохудилась — сломалось несколько основных звеньев, что делало ее непригодной для использования, а Вахаука вечером по запарке и не заметил этого. По правде сказать, попонке было уже много лет, она вся поизносилась, но для приобретения новой у начальства
Конечно, влепить затрещину Вахауке десятник не решился, как это обычно делали датапатиши других родов войск, иначе лежать бы ему на земле с перегрызенным горлом. Ни один боевой пес не позволил бы кому-либо обидеть своего хозяина, будь это десятник, сотник или даже сам царь Дарий. Но высказать все, что он думает о Вахауке, датапатиш не поленился. Монолог длился очень долго — до тех пор, пока злобно не зарычал Гурджи, который наконец понял, что все эти нехорошие слова десятник говорит в адрес его хозяина и друга. Тогда датапатиш сказал Вахауке: «Катись, недотепа, в обоз! Пусть кузнец починит попонку. Глаза бы мои тебя не видели…»
Вахаука не стал препираться и отправился в обоз. Естественно, к кузнецам всегда была очередь. Тем более что колонна уже начала движение, и кузнецы-оружейники вынуждены были заниматься своим делом на ходу, что не очень удобно, ведь походный горн не разожжешь, его нужно ставить на землю. Поэтому большую работу они оставляли на вечер, а сами занимались мелким ремонтом, не требующим нагрева металла. Вахауке это было на руку, — подумаешь, заменить несколько колец; для кузнеца это мелочь — но все равно очередь на мелкий ремонт растянулась на полдня по подсчетам Вахауки.
А он особо и не торопился. Тем более что дымилась походная печка, в которой пекли удивительно вкусные пресные лепешки. Быстро накормить десять тысяч воинов в час вечернего привала было нелегкой задачей, поэтому многое делалось на ходу. Вахаука подошел к знакомому пекарю, и тот всучил ему две восхитительные лепешки — с пылу с жару. Честно поделившись едой с Гурджи, он начал есть свою лепешку и ждать, пока поест пес. Конечно, потом придется догонять колонну бегом, но для Вахауки и пса это не проблема.
Когда на войско покатились сверху огненные шары, Вахаука сразу понял, что дело обстоит худо. Ему не было видно, что творится впереди, но по предсмертным крикам на персидском языке и рычанию боевых псов, которое часто прерывалось визгом животных от боли, он понял, что его подразделение приняло бой первым, и, похоже, вышел он не очень удачным. А когда к берегу подошли вражеские триеры и стали обстреливать колонну из баллист и катапульт, Вахаука принял «гениальное» решение — вскарабкаться на кручу и посмотреть сверху, чтобы определить, кто побеждает. Если свои, то к ним присоединиться никогда не поздно.
Наверное, таким же «стратегическим» мышлением были не обделены и еще несколько десятков человек из обоза. Они нашли крутую тропинку наверх и карабкались по ней с завидной прытью. Их примеру последовал и Вахаука вместе со своим псом…
Фагр неожиданно резко отпрянул от Радагоса и безмолвно обнажил свои устрашающие клыки. В этот миг его вид был ужасен. Джаниец понял, что где-то рядом враг, притом не человека, а волка. Кто бы это мог быть? Радагос притаился.
Вахаука выскочил на небольшую полянку, где находились Радагос и волк, и облегченно перевел дух. Он не видел ни джанийца, ни зверя; его взгляд был прикован к степи, до которой
Однако если Вахаука не обратил внимания, что на полянке кроме его и пса находится еще кто-то, то Гурджи мгновенно ощетинился и угрожающе зарычал. Обеспокоенный Вахаука обернулся — и едва не сел на заднее место. В дальнем конце поляны стоял воин, вооруженный двумя мечами, а рядом с ним — огромных размеров волк. Если бы Вахауке кто-то сказал, что существуют такие большие звери, он никогда бы не поверил. А волк был крупнее даже его Гурджи. Мало того — он был прирученным!
Радагос был сам поражен. Но не появлением персидского дезертира, а мощью и статью его пса. Ему доводилось слышать о боевых псах персов, но видеть не приходилось. И это страшилище к тому же носило ошейник, усеянный шипами. «Нельзя на него пускать Фагра! — подумал Одноухий. — Никак нельзя!» Ведь волки обычно рвали своим противникам горло, а к этому зверюге не подступиться из-за ошейника.
Но он не успел сказать ни слова — пес и волк решили вопрос «сражаться или нет» без разрешения хозяев. Гурджи и Фагр неторопливо двинулись навстречу друг другу. Теперь уже поздно было отдавать какие-либо команды; звери их просто проигнорировали бы (а боевой пес был самым настоящим зверем, лишь немного облагороженным человеком).
Волк и пес остановились посреди поляны, и какое-то время присматривались друг к другу. Радагос понимал, что страха перед противником нет ни у того, ни у другого. Мало того, и он не мог помочь своими штучками, изобразив вой многочисленной волчьей стаи, после которого у любого пса поджилки начинали трястись, — поздно было. Оставалось уповать на выучку Фагра. Но этим делом занимался Волх, и Радагос не был посвящен во все тонкости натаскивания волков.
Дальнейшее заняло не очень много времени. Все-таки Фагр, реликт давно ушедшей эпохи, был крупнее и сильнее Гурджа. Он не стал хватать его за горло, а молниеносным ударом сбил с ног и располосовал живот. Но даже в таком состоянии Гурдж хотел продолжить сражение. Он встал, но вывалившиеся кишки помешали ему броситься на исконного врага. Пошатнувшись, Гурдж упал и жалобно заскулил. Волк немного постоял над ним, а затем, презрительно фыркнув, вернулся к Радагосу.
— Ах, молодчина! — Одноухий ласкал Фагра, но делал это осторожно, потому что тот все еще переживал перипетии схватки и мог укусить (правда, слегка) даже хозяина.
Неожиданно к скулежу раненого пса добавился плач. Радагос посмотрел и увидел перса, который припал к издыхающему псу и плакал, как женщина. Одноухий лишь вздохнул; ему были понятны переживания проводника собаки. Заметив, что скиф смотрит на него, Вахаука вскочил, разорвал на груди рубаху и возопил в полной невменяемости:
— Убей и меня, убей! Что же ты медлишь?! Убей!
Радагос молча посмотрел в его обезумевшие глаза, полные слез, еще раз вздохнул и пошел к своему коню, привязанному среди высоких деревьев. За ним тенью скользнул и волк, одарив Вахауку на прощание взглядом, в котором светилось едва не человеческое сожаление, что Радагос не приказал ему разделаться и с хозяином пса. А что это было так, Фагр определил по запаху.