Повенчанные небесами, или Моя маленькая тайна

Фомина Татьяна

— Не волнуйтесь, Елена Васильевна. Я чувствую себя прекрасно. В последнем результате МРТ все показатели в норме. Тем более, я почти уверен, что оказавшись в привычной среде, мне будет легче вернуть остатки памяти.

— Остатки? — хмурится Елена Васильевна.

— Да. Некоторые моменты я уже вспомнил… — Раз меня здесь держат за идиота, пусть и на себе попробуют это состояние.

— Но ты ничего не говорил… — произносит растерянно. — Это… Это так… неожиданно и трогательно… — лепечет.

«Трогательно — это точно. «Тронуться» однозначно можно».

— А Дашенька знает?

— Конечно. —

Оказывается, лгать несложно. Особенно тем, кто заслуживает к себе такого же отношения. — Я не говорил ей только про поездку, чтобы не «расстраивать» заранее.

Хотя сам очень хочу посмотреть на реакцию своей супруги.

— Ну как же так, Богдан? — произносит с укором. — А если…

— Не волнуйтесь, Елена Васильевна. Все будет хорошо. Но я очень надеюсь на вашу помощь, — доверительно смотрю прямо в глаза. — И хочу попросить…

— О чем угодно! — соглашается поспешно.

— Присмотрите за Дашей. Пожалуйста. Пока меня не будет. — Старательно изображаю самого примерного мужа и зятя.

Я замечаю, как моя теща выдыхает.

— Конечно, присмотрю. На этот счет можешь не волноваться.

Самое интересное, я совершенно не волнуюсь. Ни о чем. Я уже сам понимаю, что еще немного и соберу все необходимые элементы.

Вечером меня ожидает первый семейный скандал. «Заботливая» мама доложила своей дочери о нашем с ней разговоре. Даша категорически против любых моих поездок, о чем заявляет прямо. Моя женушка готова на все, лишь бы не выпускать меня из дома, начиная от угроз и заканчивая симуляцией состояния, близкого к обмороку. Спокойно предлагаю супруге попить чай, который стоит на моей тумбе, и который она регулярно мне заваривает перед сном.

Лицо Дарьи становится белее мела. Я не знаю, что содержится в том чае, но то, что мои мысли стали яснее, как только им стал «питаться» фаленопсис, однозначно.

— Мне уже лучше, — произносит Даша, делая над собой усилие.

— Тогда я еще поработаю. — Находиться с женой в одной комнате становится невыносимо, а прикинуться спящим у меня уже не получится.

* * *

На улице льет как из ведра, но это нисколько не сказывается ни на моем состоянии, ни на настроении. Дарья слоняется тенью и своим бескровным цветом лица похожа на привидение. Я думал, она проспит, как обычно, до обеда, а я спокойно исчезну из этого дома. Я решил, что сюда не вернусь, и при возвращении перееду в свою старую квартиру. Переехать можно было и раньше, но я надеялся, что смогу что-то узнать. Но, увы. Кажется, всех устраивало мое состояние тупого болванчика.

Дарья встает, чтобы проводить меня. Какой героический поступок с ее стороны! Но это меня тоже мало заботит. Я весь поглощен последними отчетами, которые пришли на факс сегодня утром. Допиваю горячий кофе, который с некоторых пор готовлю себе сам, и спешу на выход.

— Богдан, ты не взял зонт, — окликает Дарья и протягивает мне необходимый предмет.

— Обойдусь. Спасибо.

— Ты уверен, что рейс не отменят? — спрашивает, нервно теребя тонкие пальцы.

— Все возможно. — Бросаю коротко и выхожу.

Жадно вдыхаю свежий воздух, как глоток свободы, и сажусь в такси. Снова утыкаюсь в документы и не замечаю, как доезжаю до аэропорта. Рейс переносят на два часа. Подхожу к панорамному окну и любуюсь на вид.

Дождь уже перестал, но

черное небо нет-нет и разрывают вспышки молний. Зрелище настолько потрясающее, что я, как завороженный, восхищаюсь им. До меня долетают обрывки разговоров пассажиров, таких же ожидающих как и я. Кто-то говорит, что при такой погоде самолет не выпустят. Кто-то спорит, что уже вылетал и в грозу, и в дождь и попал в турбулентность, а кто-то замечает, что дожди могут идти месяц, и никто столько времени задерживать вылеты не будет.

Наконец, объявляют посадку.

Автобус бесшумно движется по дорожному полотну, а я взглядом вгрызаюсь в каждую мелочь, надеясь «найти себя». Не спешу подниматься по трапу, а вдыхаю в себя воздух с запахом озона и влажного бетона. Задерживаюсь, взявшись за поручень трапа, и оборачиваюсь назад.

Вспышка. Еще одна. Они такие ослепительные, что невольно чувствуешь себя ничтожеством рядом с разыгравшейся стихией. Изломанная светящаяся полоса разрезает небосвод так близко, что кажется, искровой разряд попадает прямо в меня. Рефлекторно закрываюсь рукой и зажмуриваю глаза. Острая боль простреливает с головы до ног, и я, покачнувшись, начинаю оседать. В висках буквально искрит от всплывшего воспоминания…

— Мы разобьемся? — Женский голос звучит обреченно, а серо-голубые глаза смотрят на меня с мольбой и надеждой. Словно от моего ответа зависит, что произойдет дальше.

— Нет, — отвечаю уверенно и беру в свою руку тонкие холодные пальчики, которые тут же хватаются за нее, как за спасение.

Глава 15

Перед глазами, как кадры старого кино, быстро мелькают картинки, сменяя одну за другой, словно перепрыгивают через время…

— Я люблю тебя. Ты выйдешь за меня?

— Да…

— Это… правда? — Не верю своему счастью.

— Да.

— А-а-а! — кричу от радости, подхватываю Снежану на руки и кружу.

— Богдан, перестань! Ты меня уронишь!

— Никогда.

— Отпусти! Я боюсь! — Снежана обнимает меня за шею, и я перестаю ее кружить, но не отпускаю, продолжая держать на руках. Она такая легкая, почти невесомая. Снежана проводит руками по моему лицу, и я забываю обо всем, когда она так на меня смотрит.

* * *

— Богдан, прости, что отвлекаю от работы. Но это очень важно, — звонит Снежана.

— Что-то случилось?

— Да. Мой отец… Ему стало хуже.

— Снежана…

— Я должна поехать к нему. Он звал меня.

— Родная моя, я вернусь через три дня, и мы съездим вместе. Обязательно съездим.

— Богдан, боюсь, у него нет этих трех дней… Ты же знаешь, что я… Я безумно люблю тебя…