Повесть будущих дней
Шрифт:
— Но ведь я чувствую, что это он, — настаивал Юзик. — Чем больше я думаю, тем более убеждаюсь в этом.
— Ну, с ощущениями, да еще такими, как твои, далеко не уедешь, — промолвил дед.
Но через некоторое время и его начала тревожить мысль: а что, если действительно шпион? Это же будет преступление со стороны его, деда, если он будет молчать.
— Вот поеду в Минск к Антэку с письмом и посоветуюсь с ним, — решил дед. — Он-же знает этого Чеся?
— Наверное должен знать.
И дед поехал.
Антэк встретил его радушно, как старого знакомого.
— Ну, что? Все еще нет ответа? — спросил он.
— Нет.
— Тогда я постараюсь. Для начала напишите небольшое письмо, а там, может, мы и соединим вас.
Дед с большой благодарностью передал письмо.
— Ну, как живет внук? Привык?
— Благодарю. Живет хорошо. Но вот с ним было одно происшествие. Хочу посоветоваться с вами.
— Какое?
Да вот встретил он на улице одного человека и говорит, что это какой-то Чесь, польский офицер, значит шпион. Вы, наверное, знаете такого? Как вам кажется? Можно обращать на это внимание?
И дед подробно рассказал все дело.
Лицо Барковского окаменело, и пальцы нервно ударили по столу.
Потом он улыбнулся и спокойно сказал:
— Опять кажется этому мальчику? А кому он об этом говорил?
— Да мне только. Я сначала не обратил внимания. Но потом подумал, может, оно и правда. Тогда будет преступление с нашей стороны.
— Конечно, будет преступлением, если это правда, — подтвердил Барковский. — Но ведь, с другой стороны, можно попасть и в глупое положение, если бежать после каждого слова маленького мальчика. Нужно сначала хорошо обсудить. Я этого Чеся хорошо знаю. Это плохой и пакостный человек и к тому же глуп, как пробка, и мне кажется, что к такому рискованному делу он не годится. По крайней мере я этого никак не могу себе представить. Вы говорите, он обидел вашего внука, вот поэтому ему и кажется. Можно найти тысячи людей, которые достаточно похожи друг на друга.
— Вот и я это говорил. Но он все больше и больше упорно утверждает.
— Видимо он у вас какой-то особый, нервный. Нужно было бы его подлечить, отправить на курорт, в Крым или на Кавказ. Я давно заметил это. Относительно же этого шпиона должен вам сказать, что я сам не решился бы соваться на такие дела. Если бы внук ваш видел его несколько раз, присмотрелся хорошенько, тогда еще кое-как можно было бы предположить, а так сразу как-то неловко. Да если бы действительно этот Чесь шлялся здесь по улицам, я бы быстрее мог его встретить. Но до сих пор не видел. Советую плюнуть на все это дело и не ломать головы.
— Ну, будьте здоровы. Благодарю вас, — сказал дед и вышел на улицу.
Тогда Барковский вскочил с места, накинул на голову вместо своей кепки шляпу одного из сотрудников учреждения — и направился вслед за дедом так, чтобы тот его не видел.
Каждый раз, когда дед останавливался, — останавливался и Барковский, куда сворачивал дед, туда шел и Барковский…
Дед шел медленно, останавливался у витрин магазинов, смотрел по сторонам и шел с видом человека, который никуда не спешит, не имеет никакой цели.
Да и в самом деле ничего не собирался делать. Ехать ему надо было часа через четыре, дел никаких у него больше не было, сидеть в своей комнате не хотел.
Объяснение Борковского относительно шпиона ему казалось правильным. Действительно неудобно соваться с детскими подозрениями.
А через несколько минут снова мелькала мысль: а что, если правда?
Таким образом он дошел до того здания, где находилось учреждение, что решало эти дела. У дверей ходит часовой, такой молоденький, симпатичный парнишка, что деда взял соблазн поговорить с ним. Но дед знал, что так дело не делается.
Дед замедлил шаги.
«А что, если зайти? Делать нечего, время есть дверь под самым носом. Скажу, что дело хоть и неточное, но все — таки немного тревожное. Пусть простят, если ничего серьезного нет. Но тогда мое совесть будет спокойна. Не надо будет ломать голову: серьезное дело, или глупость?»
Дед остановился.
А в двадцати шагах от него остановился и Барковский.
Бледный, как смерть, прильнул он к столбу и начал искать в своих карманах папиросы, спички. Делал это так тщательно, что никто не заметил бы, как он ничего не видит, кроме деда.
Дед подошел к часовому, что-то сказал ему и переступил порог…
А Барковский повернулся и, сдерживаясь, чтобы не побежать, поспешно пошел назад…
Через несколько минут в Курычах поступил приказ: сейчас же привести в ГПУ Юзика.
Курычская общественность заволновалась: что такое случилось? Забеспокоился и Юзик: может, его хотят отправить обратно?
Дали ему провожатый, только на этот раз не военного, а одного из своих работников, и через несколько часов Юзик с тревожным сердцем входил в те же двери, в которые входил в первый день своего «прилета» в Страну Советов.
Та самая скамейка, на которой он спал, те самые коридоры и лестницы, по которым его тогда вели, и, наконец, та же комната и тот же дядька, у которого он был.
Еле живой, вошел Юзик в комнату. Смотрит — дядька ласково улыбается, даже шутит:
— Здорово, эмигрант! Опять пришлось увидеться. Ну, как живешь?
Юзик смотрит на него большими глазами и не знает, что думать, что говорить.
— Почему ты так смотришь? — смеется дядька. — Садись, поговорим.
— А… а… вы… нет отправите меня обратно? — промолвил Юзик.
Дядька даже расхохотался.
— Нет, нет! Наоборот. Может даже и отца твоего сюда привезем.
Вошел дед, свободно, спокойно, словно в свою комнату.
— А внук ваш боится, чтобы его не отправили обратно, — обратился к нему мужчина.
— Нет, брат! Если до сих пор не отправили то теперь тем более, — сказал дед. — Возможно, благодаря тебе, мы разоблачили шпиона. А я, глупый, считал, что все это ерунда!
Бедняга и теперь не знал, как далеко он от правды. Он все думал, что будут искать какого-то другого, незнакомого шпиона.