Повесть о доме Тайра
Шрифт:
– Ну, ежели ты так просишь за неё, - ответил Правитель-инок, - так и быть, я выйду к ней, прежде чем отправить обратно!
– И он приказал воротить Хотокэ.
Услышав грубый отказ, госпожа Хотокэ уже уселась в карету, собираясь уехать, но, когда её позвали обратно, вернулась. Правитель-инок соизволил к ней выйти.
Я не принял бы тебя, если б не Гио, - сказал он.
– Уж не знаю, почему, но она так за тебя просила, что пришлось согласиться. Ну, а коль скоро я согласился, так и быть, послушаем твоё пение. Спой же нам какую-нибудь песенку имаё!52
– Слушаюсь, - отвечала Хотокэ и запела: Впервые увидев тебя, повелитель,
Расправила ветви
Под сенью дворца отведи ей обитель
Во веки веков не увянет она.
Взгляни, журавли опускаются стаей
На холм Черепаший53 в садовом пруду.
Резвятся они, беззаботно играя,
Знать, счастье написано нам на роду!
Так, повторив песню снова и снова, спела она три раза кряду. Её искусство привело в восторг всех присутствующих. Правителю-иноку тоже понравилось её пение.
– Ты, я вижу, мастерица петь песни!
– сказал он.
– Наверное, и в плясках искусна. Эй, позвать сюда музыкантов!
Музыканты явились. Хотокэ велела им бить в барабанчик, и начался танец.
Всем была хороша Хотокэ - и лицом, и осанкой, и прекрасными длинными волосами; у неё был чудесный голос, а движения гибкие, плавные. Могла ли не понравиться её пляска?! Она плясала так превосходно, что словами не скажешь! И дрогнуло сердце Правителя-инока, и воспылало новой страстью - к Хотокэ.
Но она отвечала ему:
– Что это значит? Недавно вы хотели прогнать меня, как дерзкую, незваную гостью, и только благодаря госпоже Гио возвратили уже с порога. Что скажет госпожа Гио, если я останусь в вашей усадьбе, что подумает она обо мне? Мне стыдно при мысли об этом! Отпустите меня, позвольте мне удалиться!
– Этому не бывать!
– отвечал Правитель-инок.
– Тебя смущает присутствие Гио? Если так, её-то мы и отпустим!
– Что вы, как можно!
– воскликнула Хотокэ.
– Она будет страдать, даже если вы оставите при себе нас обеих, а вы хотите вовсе её прогнать! Я сгораю от стыда, как подумаю, что почувствует госпожа Гио, узнав о вашем решении! Лучше я приду как-нибудь в другой раз, если вы вспомните обо мне. А сегодня, прошу вас, позвольте мне удалиться!
– Полно, и не подумаю!
– ответил Правитель-инок.
– Пусть Гио убирается прочь отсюда, да поживее!
– приказал он, и дважды, и трижды посылал людей к Гио напомнить о своём приказании.
Гио давно уже в душе приготовилась к тому, что рано или поздно Правитель-инок к ней охладеет, но всё же не ожидала, что это случится так сразу! Один за другим являлись к ней посланцы, передавая приказ немедленно покинуть усадьбу, и она уже собралась уходить, но решила прежде привести в порядок свои покои, стряхнуть пыль, всё вычистить и убрать, дабы не оставить после себя ничего нечистого, что могло бы оскорбить взор.
...Разлука всегда печальна, даже для тех, кто лишь короткий миг укрывался вместе под сенью одного дерева54 или вместе утолил жажду, зачерпнув воду из одного потока... Как же горько было Гио покидать дом, с которым она сроднилась, где прожила целых три года! Слёзы против воли катились из её глаз. Однако что пользы медлить? Все равно, рано ли, поздно ли, - всему приходит конец... "Вот и всё!" - подумала Гио, но перед уходом ей, как видно, захотелось оставить что-нибудь, что напоминало бы о ней, когда её здесь не станет; и, размешав тушь слезами, она, плача, написала на бумажной раздвижной стенке стихотворение: Что вешние травы,
что травы увядших лугов
судьба их едина.
Не дольше осенних морозов
продержится летняя зелень...
Потом она села в карету, вернулась домой и, упав ничком за створками перегородки, залилась слезами, не в силах вымолвить слова.
– Что с тобой, что случилось?
– приступали к ней с расспросами мать и сестра, но она не отвечала им; только от опровождавшей её служанки узнали они, в чем дело. Ни риса, ни денег, которые до тех пор они ежемесячно получали, им больше не присылали - теперь процветала семья Хотокэ.
А в столице тем временем и благородные, и низкорождённые толковали между собой: "Гио вернулась домой, Правитель-инок прогнал её. Надо навестить её, надо с ней поразвлечься!" Многие писали ей любовные письма, а иные слали к ней посланцев. Но теперь Гио уж вовсе не хотелось ни с кем встречаться и веселиться, она не принимала писем и тем паче не выходила к посланцам. Такие заигрывания причиняли ещё горшую муку, и целыми днями она только и делала, что заливалась слезами.
Меж тем год миновал. С наступлением новой весны Правитель-инок прислал к Гио человека, велев сказать: "Здравствуй, Гио! Госпожа Хотокэ печалится и скучает. Приходи, спой песни, покажи пляски, развесели Хотокэ!" Ни слова не промолвила в ответ Гио. И опять повелел Правитель-инок передать ей: "Отчего не даёшь ответа? Если не хочешь идти в усадьбу, так прямо и говори. А уж как тогда поступить - моя забота!"
Услышав эти слова, Тодзи, мать Гио, закручинилась, охваченная тревогой; она не находила себе места от страха при мысли, что их всех теперь ожидает. Со слезами принялась она упрашивать дочь:
– Послушай, Гио, как хочешь, а тебе надлежит ответить! Это лучше, чем навлечь на себя гнев князя!
– Если б я согласилась пойти в усадьбу, я так бы и ответила сразу. Но я не хочу туда идти и потому не знаю, что мне сказать! Он грозит, что, мол, знает, как поступить, если я и на сей раз ослушаюсь его приказания... Это означает, что меня, наверное, прогонят прочь из столицы или вовсе жизни лишат, одно из двух, не иначе... Но я не стану горевать, если мне придётся покинуть столицу. И даже если отнимут жизнь - и о жизни не пожалею! Мне, постылой, слишком тяжело снова его увидеть!
И опять принялась уговаривать её старая Тодзи:
– Нельзя перечить воле Правителя-инока, раз живёшь в нашем мире. Союз женщины и мужчины предопределён ещё в прежних рождениях; он бывает и прочным, и мимолётным, испокон веков так ведётся... Иные клянутся навеки быть вместе, а глядишь - уже и расстались; другие думают: "Эта связь ненадолго!", а неразлучны до самой смерти... В нашем мире ничто так не зыбко, изменчиво и непрочно, как союз, соединяющий женщину и мужчину! А ты была любима целых три года - столь долгое чувство надо считать редкой удачей! Если ты не явишься по его приказанию, дело вряд ли дойдёт до казни; пожалуй, он всего-навсего прогонит нас из столицы... Что ж, вы обе молоды, вы сумеете прожить где угодно, хоть в расщелине скалы, в лесной чаще... Но ведь вашу слабую мать-старуху тоже прогонят заодно с вами. Скитаться, жить в непривычном месте - мне и думать об этом страшно! Дай же мне дожить свой век и закрыть глаза здесь, в столице! Тем исполнишь ты дочерний свой долг, пока я жива, да и после моей смерти!
– так говорила старая Тодзи. И как ни горько то было Гио, но, не смея ослушаться материнского наставления, она отправилась в усадьбу Правителя-инока - словами не передать, как мучительно сжималось при этом её сердце! Чтобы не было так тоскливо, взяла она с собой младшую сестру Гинё и еще двух танцовщиц. Вчетвером они уселись в карету и отправились на Восьмую Западную дорогу.