Повесть о граффах
Шрифт:
Уповая только на силу своего терпения, Харш пояснил:
– Ключ, которым прямо сейчас наш коллега запирает дверцу куба, будет уничтожен в течение часа после процедуры. Это ключ, которого нет.
Позабыв о блокноте и конспекте, Чват вперился глазами в руки низкорослого граффа. В них поблескивал ключ, которым графф защелкивал на кубе железный замок.
– А дубликат? – спросил юноша.
– Дубликата не существует.
– Значит, Белый аурум никак не достать?
– Достать.
Ох, бедный Чват. Было видно, как он мучился, кидая свой растерянный взгляд от Харша к Белому ауруму.
– Но
– Чват, ты ведь вроде как материализатор? – перебил его Харш. Юноша кивнул и отвел глаза, словно стыдился своей ипостаси куда больше, чем своего невежества. – Тогда это я, штурвал, должен спросить у тебя, материализатора, – каким же образом можно открыть стеклянный куб?
– Если прототипа нет… Нужно воссоздать этот ключ из небытия? – догадался Чват.
– Именно! – возликовал Харш, как умел ликовать только он – с выпученными глазами и угрюмым голосом. – Нужно создать ключ из небытия без прототипа. А ключ от стеклянного куба отчеканен так, что воссоздать его может только материализатор с двадцать пятой степенью ипостаси.
– Но ведь это…
– Невозможно, верно. Однако за последние тринадцать лет граффы смогли открыть стеклянный куб дважды. Значит, существует и иной способ создать ключ, о котором мы не догадываемся.
– А если им все же удалось как-то добыть подлинник ключа…
– Исключено, Чват.
Юноша сделал короткую запись в блокнот.
– Получается, мы ищем материализатора?
– Именно его.
– А Ирвелин Баулин…
– Госпожа Ирвелин Баулин – отражатель. Но этот нюанс не мешает ей иметь сообщника.
– Правильно… кхм… правильно ли я понял вас, детектив: вы склоняетесь к версии, что Ирвелин Баулин и есть наш… наш сентябрьский вор?
Перед внутренним взором Харша вдруг всплыли строки из отчета тринадцатилетней давности: «Ни одному граффу-материализатору на протяжении долгих пяти столетий не удавалось воссоздать ключ, которого нет, и лишь Емельян Баулин, графф, рожденный в семье клекотских рыбаков, смог поставить доселе надежный способ защиты белого камня под сомнение». Вместе с тем он вспомнил нелюдимость его дочери и ее самонадеянный ответ на его главный вопрос: поступок своего отца Ирвелин Баулин не осуждала.
– Да, Чват, именно к этой версии я и склоняюсь, но пока в моей версии мало доказательств, – сказал Харш. – Я обращался к королевскому телепату, госпоже Фанку, которая сканировала гостей в День Ола. Как и все телепаты, она графф не из болтливых, однако я смог добиться от нее кое-какой информации.
– И что же она вам рассказала? – Чват в нетерпении заморгал.
– Ничего она мне не сказала, Чват, ты что, не слышал меня? – сквозь зубы рявкнул Харш, на этот раз не сдержавшись.
– Но вы только что…
– Я сказал, что смог добиться кое-какой информации. В словаре желтого плаща это два разных понятия!
Поблизости стоявшие граффы обернулись на шум. Ид Харш выдохнул и протер лоб платком, который всегда лежал в нагрудном кармане его шинели, и, жестом попросив у коллег прощения, продолжил:
– Услышав имя «Ирвелин Баулин», госпожа Фанку изменилась в лице – чуть побледнела и нахмурилась. Знаешь, что означает нахмуренный телепат?
– Я еще не успел поработать с телепатами…
– Это означает, что телепат узнала имя, и
Малодушие Чвата раздражало Харша. И его вездесущий блокнот раздражал. И как капитан Миль мог допустить этого сопливого юнца на должность помощника именитого детектива столицы? В течение всей их беседы Харшу понадобилась вся его звериная воля, чтобы не нагрубить и не отойти от Чвата на другой конец галереи. Увы, служебный долг наполнял его башмаки цементом, не позволяя и шагу ступить от беспрерывной докучливости юнца.
– Ирвелин Баулин есть что скрывать, – выговорил Харш. – И я намерен доказать это и получить у капитана Миля разрешение на ее тотальное сканирование.
Чват кивнул, добавив в этот краткий жест весь спектр своей неуклюжести. Между тем к ним подошел один из старших офицеров и протянул Харшу длинный бланк:
– Процедура окончена, детектив. Прошу вас поставить подпись свидетеля в правом нижнем углу.
У стеклянного куба низкорослый графф-штурвал пожимал руки обступившим его желтым плащам. Среди них Харш заметил и медную стрижку Доди Парсо, и бакенбарды самого капитана.
– Ключ уже унесли на уничтожение? – подписав документ, поинтересовался Харш.
– Да, унесли, – подтвердил старший офицер, взял бланк и удалился к остальным свидетелям.
– Замечательно, – скорее себе, чем кому-либо другому, сказал Харш.
Первое дело было улажено – Белый аурум вновь был под замком. Осталось найти виновника его похищения, и Ид Харш знал, за кем из граффов ему предстоит установить наблюдение.
Глава 9. Семья Кроунроул
Каждое утро Люсия Флициа приходила в кофейню «Вилья Марципана» ровно в семь. Никакие мирские хлопоты не могли изменить ее расписания – ни головная боль, ни приезд дальних родственников из Префьювурга, коих у Тетушки было меньше, чем задетых сединой волос на ее голове, ни тем более выходные, которые Тетушка Люсия еще в юности занесла в список бесполезных мероприятий. Кофейня ее матери – смысл жизни, ее оплот в этом мире, единственный настоящий дом, и ежедневное возвращение сюда в компании первых лучей солнца воспринималось женщиной-граффом как привычный ритуал.
Тетушка Люсия проявляла к кофейне заботу подобно курице-наседке. Большую часть утренних приготовлений она исполняла исключительно своими силами. Этим утром она подняла деревянные жалюзи, впустив мягкий свет на облупленные стены, включила кофемашину на обогрев и опустила все стулья на их хлипкие ножки. Смахнув пыль с бочек, в которых томились старинные вина и крепкий граффеорский пунш, хозяйка достала из мойки чистые стаканы и аккуратно развесила их на металлические крючки над барной стойкой; следом она протерла витрину влажным полотенцем, а после проверила холодильник на предмет свободного места для свежего молока. Открыла кухню, включила печь; доставка муки, яиц и овощей приезжала не раньше семи, а повариха госпожа Лооза – не раньше второй четверти восьмого. Под грузом многолетнего опыта все движения Тетушки Люсии были стремительными и до крайней степени четкими. Она не тратила время на пустую ходьбу и следовала лишь одному-единственному правилу: если идти – то с целью, нет цели – не стоит и идти.