Повесть о хлорелле
Шрифт:
У директора филиала было достаточно оснований желать своему помощнику всяческих неудач. Рыбные пруды были уже тем нехороши, что ими занимался Золотарев.
— В ваших водах не хватит углекислоты, — предрекал он недоброе рыбным прудам, — а ведь без углекислоты ничто не растет. Когда еще развивающиеся в воде микроорганизмы, погибший планктон и оседающая на дно хлорелла дадут вашей водоросли углекислый газ!
Директор знал, что углекислые соли, запущенные в пруды, восполняют недостаток в углекислоте. Только упрямство могло ему подобную мысль внушить. Ответ Золотарева не удержал директора от такого же, не менее бесплодного вопроса:
— Сколько вы намерены отпускать хлорелле азота, фосфора,
— Они так же не были известны для таких низших растений, как дрожжи, бактерии и плесени, — с завидным спокойствием продолжал отбиваться Золотарев. — Химики теперь не жалуются, производство из-за этого больше не страдает. Дело во времени. Придется и нам потерпеть.
О рыбных прудах директор и его помощник больше не говорили. Из главного управления вскоре прибыл приказ передать дела филиала Золотареву.
— Я вовсе не собирался быть всю жизнь чиновником, — сказал Петр, — желаю вам успеха.
В этом пожелании не было внутреннего согласия. Плохо скрываемое огорчение соперничало с великодушием и решительно его оттесняло. Он не простил этого будущему родственнику, и ничто уже не могло их примирить. Почувствовал ли это Золотарев, и ему захотелось не доводить спор до крайности, или доброе сердце подсказало приласкать обиженного Петра. — Лев Яковлевич предложил ему писать докторскую диссертацию на материале о рыбных прудах.
— Вы что, утешить меня хотите? — обидчиво спросил прежний директор.
— Нет. Я рад всему, что может сохранить нашу дружбу.
— Почему бы вам не заняться этой темой? — с той же ноткой недоверчивости спросил он.
— Мне было бы вдвойне приятно, если бы диссертация удалась вам.
— Спасибо, — холодно ответил молодой Свиридов, — я буду впредь осторожней выбирать себе друзей и тему для диссертации.
— Тогда я попрошу вас о другом, — все еще любезно, но более твердо произнес Золотарев, — не будем огорчать наших близких. Сделаем вид, что между памп ничего не случилось… Ведь оттого, что мы огорчим их, нам, право, легче не станет. Обещайте мне.
Лев Яковлевич протянул руку, и неизменно деликатный Петр пожал ее.
Труды Юлии не были напрасны. Брат запомнил совет сестры — приглядеться к Марии и воздать должное ее достоинствам. Мария, в свою очередь, запомнила назидания подруги — сделать все возможное, чтобы овладеть сердцем ее брата. Единственное, что Мария решительно забыла, это примирить отца с сыном, утвердить в доме мир…
Подруги еще некоторое время продолжали встречаться в уютной комнатке Юлии и радовать друг друга признаниями. Мария жаловалась, что у Петра холодное сердце, вряд ли он способен кого-нибудь любить. При этом не говорила, какой именно любви она ждет от него: приукрашенной, подобной той, какую описывают в книгах и показывают в кино, или обыденной, житейской…
Встречи подруг вскоре прекратились, обе оказались занятыми по горло: одна — своими работами в лепрозории, другая — воспитанием будущего мужа. Тем временем Юлия утратила интерес к судьбе брата, а болезнь отца сделала заботу об их примирении менее настоятельной.
Мулатова отнеслась к своей миссии с топ многозначительной серьезностью, с какой молодые девушки идут навстречу любви. Отдавая дань тревожному ожиданию, грезам наяву и волнению, Мария понимала, как было бы неосмотрительно упустить возможность выйти замуж. Двадцать пять лет не так уж мало, лет этих будет еще много. Каждый год принесет с собой и опыт и мудрость, но не принесет любви. Счастливое время, когда она нравилась юношам, миновало. Ей казалось тогда, что молодость бесконечна и воздыхателям
Уверенная в том, что красота и привлекательность — та самая наживка, на которую любовь всего охотнее клюет, Мария не пожалела ни времени, ни усилий, чтобы выглядеть приятной. Весьма нелегко было найти удачное оформление для каштановых волос, зачесанных обычно на прямой пробор и свернутых пучком на затылке. Попытка преобразить этот пучок в перетянутый ленточкой хвостик, способный взлетать при малейшем движении головы, не была удачной. Намерение обратить старомодный каштановый цвет волос в золотисто-русый также не дало ожидаемых результатов. Смуглое лицо девушки мало выигрывало от этого преобразования. Светлую масть сменила желто-красная, производная от растения, известного под названием «хна». Так называемый «конский хвостик» продержался недолго, искусные руки обратили его в горку из мелких завитушек и локонов. Когда и это новшество не получило одобрения подруг, Мария отказалась от дальнейших экспериментов с прической.
Окраска ногтей, как цвет флага в неустойчивой республике, менялась дважды. Темно-вишневый сползал по краям, рассеивая всякую иллюзию, будто природа причастна к этой мазне. Цвет хны на ногтях гармонировал с колером шевелюры, но слишком уж выделялся. Его сменила бледно-розовая окраска, так называемая телесная…
К этому счастливому сочетанию вкуса и красок, казалось, не хватало только чарующего голоса сирены и заветного амулета, творящего чудеса. Голоса у Марии не было, но относительно амулета надо оговориться, что золотому перстню на среднем пальце правой руки придавалось именно такое значение. Малейшего поворота его было достаточно, чтобы крошечный камешек исчезал из виду и кольцо как бы становилось обручальным. Золотой привесок имел двоякое назначение: напоминать Марии о ее высокой цели и придавать ее другу решимость.
Еще одну перемену обнаружили “в девушке ее друзья. Марии предстояло стать женой кандидата наук, в дальнейшем доктора, а возможно и профессора. В новом окружении ей, аспирантке ботанического сада, не блещущей особой ученостью, надлежало подумать о манерах, а главное — о языке. Вокруг нее сверкали россыпи иностранных слов, было бы грешно ими не воспользоваться. Искусно произнесенное «адио», — поверила она, — звучит лучше, чем «до свидания», избранное общество оценит значение таких слов, как «минимум миниморум», «персона грата», «резон дэтр», «ноленс воленс», «терра инкогнита», произнесенных кстати и исполненных красоты и грации.
Ни в выборе туалетов, ни в усвоении крылатых слов Мулатова не ошиблась. Молодой Свиридов не мог не одобрить ее, ведь все это придумывалось для него.
Настали дни испытаний для самой любви. Оба этого ждали, желали и опасались.
Стоял теплый сентябрьский день. С утра на город нагрянул туман, солнце растопило его и развеяло по ветру, пожелтило и без того желтеющие листья деревьев и стало изливать последнее тепло на землю. Днем досужая тучка брызнула дождиком, а к шести часам вечера косые лучи дневного светила заскользили по стеклам окон и чердаков.