Повесть о хлорелле
Шрифт:
Пруд удобрили минеральными солями и тут же запустили в него хлореллу. С процедурой изрядно запоздали — следовало бы ее провести сразу после ледохода, прежде чем в пруде ожили сорняки. Теперь часть солей достанется сорным травам, придется хлорелле с ними поделиться…
На обратном пути Свиридов продолжал наставлять Золотарева:
— Следите за тем, чтобы клетки водорослей не мельчали… Стареющую культуру надо вовремя заменить, иначе урожай пострадает… Хлорелла, как и другие растения, питается минеральной пищей, но не брезгает и органической… Подкормить ее глюкозой, и вместо одиннадцати миллионов клеток в тысячной части литра их станет в девять
Прошло лето. Никогда еще в скромной лаборатории ботанического сада не было столько проделано, как в эти несколько месяцев. Анна Ильинична и дочь усердно готовили из хлореллы недурные блюда.
Самсон Данилович примирился с самоуправством жены и дочери и даже одобрил ее инициативу. Пусть каждый приближает хлореллу к народу, — утешал он себя, — насильно ее не навяжешь, люди должны в ней почувствовать нужду. Сыну он предложил вывести неприхотливую и вместе с тем урожайную культуру. Не так уж сложно, — объяснял он ему, — окружив растение всеми благами земли — наилучшей температурой, благоприятным питанием, избавив ее от бактерий и хищников, — добиваться успеха. Нельзя урожай, добытый в сосуде, простым умножением перечислять на гектары воды. В этих расчетах не учтены превратности естественной среды. Не будь их, для людей давно не осталось бы места на свете, одна муха в короткое время может покрыть своим потомством весь земной шар. Для лаборатории эти расчеты непреложны, а в жизни так не бывает.
— Наша водоросль, — наставлял он сына, — должна в условиях недоедания, недостатка кислорода и света хорошо размножаться. Наука располагает семенами злаков, приспособленных к засухе и холоду, развивающихся на тяжелых глинах, на песках и на солончаковых почвах. Баловать организм, значит делать его беспомощным, лишать устойчивости в борьбе за существование. Мы себе этого позволить не можем.
Сын беспрекословно слушал отца и только однажды вскользь заметил:
— Ты должен согласиться, что я был прав. Ученые в первую очередь должны думать о сегодняшнем дне. Нельзя уноситься идеями за орбиту земли…
Самсон Данилович как-то странно усмехнулся, но промолчал. Сказать сыну правду не хотелось, хоть и следовало бы с ним поговорить. Рассказать, какие думы тревожат отца, признаться, что отец его, кажется, сбился с пути, нет у него цели и ничто не маячит впереди… Да, недурно бы с сыном поговорить, пусть знают дети, как трудно бывает отцам.
Я всегда был уверен, готов был Свидиров сознаться, что будущее рождается сегодня. Кто хочет послужить потомкам, должен своему делу найти опору в настоящем. Но тот не ученый, кто перестал видеть перспективу и не думает о тех, кто сменит нас…
Александре Александровне Свидиров подсказывал, как лучше вести наблюдения, и в каждом письме усложнял ее и без того нелегкие опыты. По каждому поводу он искал сведений и обсуждал все до малейшей подробности.
Доставалось немало и Льву Яковлевичу. Свидиров дважды побывал на опытных прудах, убеждался, что рыба хорошо развивается, сулит до трех тонн улова, — и все же замечал недостатки…
Уделяя много внимания своим подопечным, он находил, однако, время подолгу просиживать за словарем, углубляться в чтение комментариев к Гомеру или решать длиннейшие уравнения. Однажды, когда Самсон Данилович обложил себя книгами и, склонившись над одной из них, долго не поднимал головы, жена подсела к нему и сказала:
— Ты напрасно делаешь
С видом человека, которому безразлично, как отнесутся к его речам, она встала с намерением уйти. Повинуясь первому движению, Свидиров также встал. Некоторое время они молча глядели друг на друга, затем он сел и снова склонил голову над книгой.
Он ничего ей ответить не мог — какой смысл ее беспокоить? Никто, кроме него, не виноват в том, что случилось. Ему хотелось быть обманутым, и он добился своего.
Его предупреждали быть осмотрительным в расчетах… «Вы обещаете прокормить население земли спустя двести лет. Ученые не хотят и не могут так далеко заглядывать». Уже в ближайшие годы могут быть найдены средства поднять плодородие земли в десять и в двадцать раз. Химический синтез не сказал еще последнего слова. Кто знает, до чего дойдет научный прогресс в ближайшее десятилетие, как можно верить планам, рассчитанным на века…
Анна Ильинична была права, он действительно не находил себе места. Мучительные опасения не оставляли его. Что если в самом деле возникнут условия, которых сейчас предвидеть нельзя, и о хлорелле никто не вспомнит? Кто ему вернет потраченные усилия, десятилетня труда и надежд? Он попытался уйти от ответа, согласился, чтобы другие утверждали доброе имя хлореллы и великое дело творилось без него. Да, цель его жизни исчерпана. Ни сын, ни жена, ни тем более друзья ему не помогут. Только новая вера, что труды над хлореллой не были напрасны, вернет ему покой. Только сознание, что дело его жизни переживет того, кого некогда звали Свиридовым, даст ему силы трудиться и жить.
С женой об этом Свиридов но говорил. Беседа с сыном не принесла ему удовлетворения. Вспоминая о ней, Самсон Данилович с грустью думал, что он ужасно одинок. Говорят, он неисправим и в упряжке не хочет быть ни коренным, ни пристяжным…
Он действительно не хочет, но есть же вещи на свете, которыми поступиться так же трудно, как и расстаться с жизнью.
— Сознайся, — сказал сыну отец, — ты ведь втайне мечтаешь переделать меня, и не из каких-то расчетов, а в-о имя долга перед наукой.
Петр мог бы его разубедить или уклониться от ответа, не всякую правду надо отстаивать… Он ухмыльнулся и, подражая интонации отца, его же словами ответил:
— И ты ведь втайне мечтаешь переделять меня, и также во имя долга перед наукой.
Улыбка отца как бы подтвердила догадку сына.
— Пытаюсь, не скрою. Не могу только поздравить себя с успехом.
— В таком случае мне больше повезло. Ты повернулся лицом к современности, а я никогда с ней не порывал.
Ты хорошо сделал, что послушался меня, я все-таки тебе ближе, чем кто-либо другой.
В его дружелюбной усмешке было что-то от покровительственного вида боксера, одержавшего победу на ринге. Казалось, сейчас он протянет поверженному противнику руку, чтобы рукопожатием подтвердить свое превосходство.
Самсон Данилович не придал этой выходке значения и скорей из озорства, чем из желания обидеть сына, сказал:
— Быть ближе не значит сильнее греть. Людям тем холоднее, чем ближе земля к солнцу.
— Ты должен расстаться с твоим идеологическим вывихом, — ободренный миролюбием отца уже более смело заметил сын, — с несчастной склонностью обращать действительность в мечту. Такого мнения о тебе многие… Я знаю, как сильны в нас пережитки прошлого, они ведь допекают и меня.