Повесть о красном галстуке
Шрифт:
У Юры это была первая ночь в неволе. Он запомнил ее на всю жизнь.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Прошло несколько мучительных дней в плену. Юра видел, как фашисты расстреливали тяжелораненых.
После очередной расправы на территорию лагеря въезжал громадный грузовик, и охрана заставляла военнопленных грузить на него погибших. Затем строили человек десять, давали им лопаты и уводили под усиленной охраной вслед за грузовиком.
Вскоре они возвращались. Мрачные,
Кормили два раза в день. Давали распаренную, прогорклую пшеницу, иногда жидкую похлебку.
Появились больные дизентерией. Их не лечили, переводили в другую зону, где многие умирали. За любой проступок, возмущение, требование улучшить условия жизни — расстрел.
…Десятый день июля начался серым, пасмурным утром. Было похоже, что будет дождь. Часов около девяти в лагерь въехал огромный, крытый брезентом фургон. Немцы открыли задний борт и пачками выбрасывали старые, поношенные ботинки.
— Для нас привезли, — догадался Бондаренко. — Видать, сапоги наши потребовались.
— Точно, — согласился Телегин, глядя на свои новенькие запыленные сапоги.
Прохоров, менявший повязку Лукьянову, кивнул головой: дескать, тоже так думает.
В лагере появилось начальство. Пленных построили. Кто был в сапогах, оставили в строю, остальных вернули на свои места. Затем группами, по десять человек, пленных подводили к кучам ботинок и заставляли переобуваться. Сапоги связывали попарно и бросали в кузов.
Дошла очередь и до Бондаренко с Прохоровым. Лукьянов с Телегиным попали в другую группу. Бондаренко выбрал свой размер, ботинки попались невзрачные, потертые, но еще крепкие. Когда он вернулся на место, шепнул Юре:
— Как стемнеет, партбилет переложу под стельку. На такую обувку вряд ли кто позарится.
Вернулись Лукьянов с Телегиным.
— Ну, гады! — ругался Лукьянов. — Войной пошли, а у самих обуться не во что!
— Тише ты! — предупредил Прохоров. — Они, может, для таких, как мы, взяли. На них вся Европа работает, а в рудниках и шахтах в таких ботиночках много не наработаешь. Бесплатные сапожки почему не взять?!
Телегин нащупал в ботинке большой гвоздь, разозлился:
— Чем я его загну?
— Камешком, — посоветовал Бондаренко.
Покончив с гвоздем, Телегин шепнул Бондаренко:
— Нужного человека сейчас встретил, вместе ботинки подбирали. Поговорить с вами желает. Вы, товарищ старшина, прогуляйтесь до ветру… — Телегин показал глазами в сторону туалетов.
Бондаренко удивился такому неожиданному предложению и проследил за взглядом Телегина. К туалетам, прихрамывая, медленно подходил невысокий плечистый военный без петлиц.
Бондаренко неопределенно пожал плечами. Телегин пояснил:
— Вы вчера меня в свой план посвятили. Ну я и доложил нашему комбату Красникову. Он тоже о побеге
Бондаренко помедлил, размышляя, затем поднялся и не спеша пошел к наскоро сколоченным строениям.
Через несколько минут они вышли. Юра, не сводивший с Бондаренко глаз, видел, как старшина зашептался о чем-то с Прохоровым. Не выдержал и подошел к ним. Услышал:
— А вы не спросили, где мы находимся?
— Спросил. Недалеко от города Слоним. В следующий раз к майору ты пойдешь, хочет с тобой познакомиться. Пароль: «Уж больно, говорят, лето жаркое, правда?» Ответ: «Ничего, что жаркое, зато зима студеная будет». Запомнил? Повтори…
Бондаренко повернулся к Юре:
— Вот такие у нас пироги. С горькой начинкой. Ну, ничего, пережуем и это. Надо только верить. Понял?
— Понял. А когда мы отсюда убежим?
— Когда? — переспросил Бондаренко. — Ты своего Федота помнишь? Молодец! Вот тебе привет от него, подкрепляйся. Один сухарик я того, а этот для тебя сохранил. Набирай силенки, они скоро пригодятся.
— Кушайте сами, это ваша доля, я не хочу.
— Не старайся. Все одно не возьму. Ешь, тебе говорю!
Юра повертел-повертел в руках маленький засохший, как камень, хлебный кусочек и, решившись, с жадностью стал грызть этот незабываемый сухарик.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
К вечеру погода испортилась окончательно. Небо потемнело. Порывистый ветер низко гнал тяжелые тучи.
В ожидании дождя люди плотнее жались под навесы. Но места под крышей хватало не всем.
Мимо прошел высокий, с перебинтованной рукой боец. Он пристально посмотрел на Телегина, а когда их взгляды встретились, отвернулся. Телегин поднялся и пошел за ним к навесам. Вернулся минут через двадцать. Прилег рядом с Бондаренко. Зашептал:
— Вот что, старшина, принято решение: быть готовым к прорыву. Возможно, сегодня ночью рванем отсюда. Чуете, какая погодка надвигается? Самая для нас подходящая.
— А как же проволока? Ее голыми руками не порвешь.
— Разберем туалеты. Видели, из каких досок они сделаны? И столбики не очень глубоко врыты. Это все, на что мы можем рассчитывать. Для прорыва наша группа разбита по два человека: мы с Лукьяновым, вы — с Прохоровым. Другие тоже имеют задание. Понятно?
— Понятно.
— Наш участок левее этой вышки. Ориентируемся от туалетов.
— Пулеметы и прожекторы перед носом. Нелегко будет…
— Если дождь хлынет, — лучшего момента не придумаешь. Прохорову сами обо всем скажете, а я — Лукьянову. Лукьянов, хоть и сержант, но говорливый. Жить хочет, а рисковать боится. В нашем же деле без риска не обойтись, все равно кому-то не повезет.
Бондаренко вспомнил про «лимонку»:
— Слушай, Телегин, мне срочно с майором переговорить надо. Про гранату ему не сказал, забыл. Она подо мной зарыта.