Повесть о Мизхаппаре
Шрифт:
Когда он поднялся на балкон, где стоял Дурмейл Эъвогар с летчиком-космонавтом Курумбоям, мой отчим сфотографировал их.
– Теперь идите с природой и Чарлзом Дарвином - сказал Курумбой.
Дурмейл Эъвогар и могильщик Тулан спустились вниз.
– Люди, отойдите подальше от космического корабля!
– сказал я, обращаясь к односельчанам. Те отошли.
Тут сверху раздался указ Курумбоя:
– Мизхаппар, Юлдашвой, Мамадияр! Вы тоже идите к центру управления полетами и ждите мою дальнейшую команду!
– сказал он.
Мы помахали ему руками и пожелали удачного полета. Юлдашвой даже заплакал, вытирая слезы своим большим
– Есть контакт!
– закричал я.
Раздался второй приказ: - Пуск!
– Есть, пуск, товарищ каминдон!
– сказал я и зажег факел. Выйдя из блиндажа, я изо всех сил метнул факел в сторону ракеты. Факел полетел кувырком, словно бумеранг аборигена, который охотится на дикого зверя в саваннах Австралии. Вдруг в ускорителе вспыхнуло пламя. Потом был такой взрыв, такой взрыв! Я чуть не оглох. У меня перед глазами опустился черный занавес. Когда я пришел в себя, я лежал, широко раскинув руки. Гляжу - в небе плывут старые, грязные облака. Повернув голову, я увидел Мамадияра с Юлдашвоем, которые лежали рядом, глядя в небо, словно слушая печальную песню белых ангелов с крыльями на спинах. Вокруг не было односельчан. Видимо, они сделали ноги, испугавших взрыва. Я глядел в небо и думал о нашем вожде о доблестном летчике-космонавте и командире космического корабля "Дымоход". Отважного полководца, патриота своей отчизны и титан мысли большой, преданный друг всего человечества Курумбоя. Он, рискуя своей жизнью, полетел один, сквозь метеориты и кометы, чтобы защитить нашу солнечную систему от злых гуманоидов-захватчиков. А мы такого человека толком не оценили. Сейчас Курумбой наверно летит в дрожащей кабине в положении невесомости, оставляя позади грешную землю, где люди из-за денег и крёсел грызут друг другу горло, как жалкие шакалы. Может, он сейчас летит в тропосфере или стратосфере. Через несколько часов Курумбой сядет на луну и выйдет из кабины. Потом, любуясь пейзажами в тишине безлюдных лунных просторов на фоне звездного неба, где летают кометы с огненными хвостами. Может быть, он смотрит с грустью в сторону Земли, где он родился и вырос, женился, сидел в тюрьме.
Пока я думал, Мамадияр с Юлдашвоем начали шевелиться. Я тоже в это время начал слышать. Об этом я узнал тогда когда услышал голос Юлдашвоя.
– Где я? Почему здесь лежу?
– спросил он. Бедного контузило.
Тут в мою голову пришла страшная мысль о том, что наши друзья дали нам космический корабль, но забыли об устройстве, которое должно было вернуть нашего вождя на Землю.
– Мамадияр, мы допустили страшную ошибку! То есть, забыли об устройстве, которое возвращает космический экипаж на Землю! О, бедный наш каминдон! Как же он теперь вернётся на родную планету?! Ах, какие мы дураки, какие дураки! Это не ошибка, а страшное преступление перед народом и отечеством! Что теперь будем делать?! Как вернуть каминдона на Землю?!
– казнил я себя. Тут послышался голос Курумбоя:
– Красноармеец Мизхаппар! Я здесь, на Земле! Помогите...
От услышанного, мы с Мамадияром застыли на миг. Потом побежали туда, где стонал Курумбой. Глядим, наш каминдон лежит на дне огромной воронки, которая образовалась при взрыве. Воронка напоминала вулканический кратер на поверхности луны.
– О, слава тебе, господи, за то, что вернул нашего вождя на грешную землю!
– радовались мы.
– Даааа, вот это техника! Вы уже вернулись на землю за такой короткий срок, пролетев вокруг земли, товарищ комиссар?
– спросил Мамадияр.
– Нет, красноармеец Мамадияренко, я не успел взлететь... Но слава природе и Чарльзу Дарвину, что остался жив...
– сказал,
Вот такие, вот новости у нас на сегодня, Сайитмират-ака.
Ладно, до следующих письменных встреч.
С уважением, космонавт-конструктор современных летательных агрегатов Мизхаппар.
14 июня 2009 года
5 часов 47 минут дня.
Космодром имени Василия Ивановича Чапаева.
Двадцать пятое письмо Мизхаппара
После неудачного космического исследования мы с друзьями выпили две бутылки водки и, взяв жженые кирпичи вместо мыла, направились в баню, чтобы как следует помыться. Когда мы прибили в баню, кочегар Мирзагумбир топил баню, кидая в топку лопатой опилки пропитанные мазутом. Это баня, построенная в восточном стиле, считается достопримечательностью нашего колхоза. Мы тихонько зашли вовнутрь через скрипучую дверь, напоминающую дверь избушки Баба Яги на курьих ножках, без окон без дверей, у лукоморья, где шумит дуб зеленый на ветру, гремя золотыми цепями, там где теряются в песках следы невиданных зверей. Это была раздевалка, там клубился пар, словно облака на горных вершинах Тянь-Шаня. Люди раздевались и одевались как призраки в густом тумане. Мы тоже начали раздеваться, и банщик Дарманкул спросил у нас сквозь густой туман, мол, не нужно ли нам мыло.
– Нет, спасибо, Дарманкул! Мы прихватили с собой жженые кирпичи! Ты лучше дай нам лунги (килт)! А то у Юлдашвоя нет трусов - сказал Курумбой.
– Хорошо!
– сказал банщик Дарманкул и метнул простыни в нашу сторону через форточку своей будки, где он пил зеленый чай, утоляя свою жажду.
Раздевшись, мы накинули на себя простыни и, взяв тазики с ведрами, зашли в парилку. Курумбой шел впереди, одетый в кальсоны. Там, на горячих бетонных сидениях, сидели многие наши колхозники. Гремели тазики, и голоса, и под огромным куполом полутемные старинные стены отражали эхо. Полуголые люди в белых простынях и кальсонах напоминали нам грешных рабов господних, которые попали в ад. Некоторые неподвижно лежали на бетонных сидениях, словно покойники. Мы тоже сели и почему-то мне захотелось спеть какую-нибудь песню. Я запел песню Таваккала Кадырова "Ойласам шу дильбарим, маккорига ухшайдику" на стихи великого узбекского поэта Хамзы Хакимзоды Ниёзий, которого убила в горном Шахимардане разгневанная толпа, забив его камнями.
Ойласаааам шу дильбариииим, маккооооригаааа ухшайдику!
Рахми йуууук бир бевафоооо дильдоригааааа ухшайдику!
Эти строки в переводе звучат так:
О, оказывается, моя любимая похожа на хитрую девушку, друзья.
И похожа она на безжалостную развратницу, которая мучает меня в пламя ревности.
Баня сами понимаете, восточная, с хорошей акустикой, она превращает в приятный звук даже голос осла. Я пою, забывая себя, как соловей, в лесной опушке при луне у реки, в далекой России. Мамадияр не сдержавшись от восторга закричал:
– Э, до-оо-оо-оост! Жуфт болси-ии-ин! Эти слова означают "Браво, маестро!".
Тут оживились и другие люди, потом начали весело аплодировать. Некоторые даже аккомпанировали мне, используя в качестве музыкальных инструментов громыхающие тазики и миски. Это вдохновляло меня, конечно, и я продолжал петь на высокой октаве.
Эй Нихооооон, ёр ишкидин булди юраааааклар чоок - чооок!
Кокили бойнимга солган дооооооргааааа ухшайдикуяаааааааа!