Повесть о неустрашимом Зигфриде и могущественных нибелунгах
Шрифт:
Хаген взял его под руку, отвел в сторону.
— Что ты наделал, Хаген! — негромко, тоскливо сказал Гунтер, когда они отошли еще дальше.
— Спрячьте слезы, король! — ответил Хаген, и в голосе его была твердость. — Слугам не пристало видеть королевскую слабость… Волею случая мы избавлены от опасного врага — вот о чем надо думать. — Потом он повернулся к тем, что стояли над Зигфридом. — Чтобы не сказали, будто убийцы мы с вами, будем твердить одно: на него в лесу напали разбойники, когда он
Кримхильда прожила в тревоге весь день. К вечеру с другого берега Рейна на повозках привезли добычу.
— Охотой довольны и король, и вассалы, — объясняли сопровождающие. — Зигфрид же — первый и там. Поймал медведя, привел его к стану, а там отпустил. Большой был переполох!
Кримхильде стало немного спокойнее. Она проснулась под утро в сумерках, чтобы пойти к заутрене, собралась будить своих девушек.
И тут в покои вбежал испуганный спальник.
— У дверей на щите весь измазанный в крови какой-то убитый витязь!
— Он! — вскрикнула Кримхильда, и свет на мгновение померк в ее глазах.
— Да мало ли витязей на свете, королева! — пытались утешить ее полуодетые придворные дамы. Но она уже знала страшную правду.
И все-таки надеялась. В окружении нескольких стражников с чадящими факелами, она вышла за дверь, пригнулась к убиенному рыцарю, подняла его голову и узнала…
Щит его, на котором лежал Зигфрид под дверью, был невредим — без вмятин, зазубрин. Так погибают только от руки убийцы, от удара в спину.
Там, где она вышила крестик, зияла огромная рана.
Воинов-нибелунгов Кримхильда послала за старым Зигмундом.
Тот не поверил сначала, решил, что это дурная шутка. Но услышав рыданья и стоны из покоев Кримхильды, все понял.
Скоро, громыхая щитами, сбежалась вся дружина. Воины требовали отмщения.
Отмщения хотел и Зигмунд.
— Королева, укажите убийцу! Мы раздавим его, как давят паука! Даже если его зовут Гунтер — разве не он заманил нашего короля на охоту?
Кримхильда долго умоляла их подождать. Тысяча воинов в чужой стране — что они могли сделать! Никто из них не ушел бы из Вормса живым.
Омертвевшими губами Кримхильда отдавала приказы.
Тело обмыли. Воины понесли его на носилках к храму. Кузнецы с утра принялись ковать гроб.
Печально звали колокола горожан к заупокойной службе.
Пришел и король со своей дружиной. Даже Хагену полагалось явиться. На том же крыльце, где лишь неделю назад была она победительницей, Кримхильда стояла потерянная, подавленная.
— Сестра, прими мое сочувствие. Мы все печалимся и скорбим… — начал было Гунтер.
— Стоит ли, брат, говорить вам о скорби, — перебила его она. — Зло не происходит, если нет людей, которые его поощряют! Лучше бы я сама лежала здесь!
— Сестра, ты убита горем, и потому простительны твои несправедливые слова. Я в самом деле скорблю.
— Оправдаться легко. Стоит лишь подойти близко к убитому… — предложила Кримхильда.
— Готов это сделать. — И Гунтер приблизился вплотную к носилкам с мертвым Зигфридом.
Все смотрели, не откроется ли рана, не появится ли кровь. Крови не было.
— Пусть подойдет Хаген! — потребовала Кримхильда.
Король согласно кивнул.
Хаген нехотя приблизился к телу героя. Но едва он подошел, как рана в спине открылась и на носилках появилась густая кровь.
Увидев это, все заплакали в голос.
— Хаген здесь ни при чем! — произнес король. — Я же сказал: Зигфрида убили в лесу разбойники. Мы пытались поймать их, но они скрылись в чаще.
— Боюсь, что эти разбойники хорошо мне знакомы, и стоят они рядом, их и ловить не надо, — ответила Кримхильда. — Ты сам и твой Хаген — вот это что за разбойники!
— Смерть им! — выкрикнули нибелунги, стоявшие рядом с погибшим своим королем, и обнажили мечи.
— Не здесь! Умоляю, не в храме! — кричала Кримхильда, встав между ними и братом, до тех пор, пока, недовольно ворча, нибелунги не убрали мечи.
Проститься с Зигфридом подошли плачущие Гернот и Гизельхер.
— Сестра! Прости нас, сестра! — повторял Гизельхер. — Мы все повинны, что не уберегли его!
Три дня и три ночи гроб с телом стоял в храме. Три дня и три ночи не отходила от него вдова.
В день похорон долго, печально били колокола на соборе. Плакали горожане.
Они хоронили не вельможу, не короля — они хоронили любимого героя.
О нем пели песни. Всякий рожденный в те годы знал его имя и мог перечислить его подвиги — те, что он совершал, и те, что ему приписали. Многие уверяли: убить в открытом бою его невозможно. И они были правы.
Они любили его. Они им гордились. Каждый, кому он улыбнулся хоть раз, сказал доброе слово, помнил об этом всю жизнь.
А теперь они его хоронили.
— Завтра мы уезжаем, — сказал старый Зигмунд, войдя в покои Кримхильды. — Вы остаетесь нашей королевой, девочка. Я слишком стар, чтобы править. Люди Зигфрида любят вас и станут охотно служить вам.
— Я готова, мне здесь больше нечего делать.
— Возможно ли уезжать от родного дома, в чужую страну! — принялась отговаривать ее родня, едва узнав о решении.
— Здесь старая твоя мать, здесь мы с Гернотом, — убеждал Гизельхер. — Останься, сестра, в родном доме тебе будет легче, чем на чужой стороне.