Повесть о падающих яблоках

Шарга Людмила

– Это вы правильно сказали насчёт долгов. Я ведь за этим и пришёл, вот только не успел, видите, как оно получается. Простите меня…

– Что ты, сынок, что ты, – заплакала тётя Люба, и показалась мне маленькой обиженной девочкой, за которую и заступиться-то некому.

Выгрузив из бумажника всю наличность, я в душе порадовался, что её было немало. Сегодня утром снял приличную сумму, словно чувствовал – пригодится.

– А когда это ты задолжал-то Лёнчику, сынок? Да много как… ты сам-то при деньгах остаёшься, соловушка?

– Было дело, – как можно убедительнее вздохнул я, размышляя о том, какая ж это сволочь долги собирает, да ещё на сороковой день. Посмотрим. Поезд у меня всё равно ночью, так что есть возможность в глаза этому подонку заглянуть. Неужели из наших кто? Быть того не может! Были среди нас разные люди, но подонков и крохоборов не было, это точно.

– Темнишь ты, соловей-разбойник, – тетя Люба смахнула со стола невидимые крошки, а у меня сжалось всё в груди: так она меня назвала, как раньше. – Ой, да что ж это я. Ты ведь голодный, сынок. Давай-ка, поешь – я быстро.

Лёнчик был настоящим другом, и если кому-то из нас были нужны деньги, мы знали – он в лепёшку расшибётся, а найдёт. Сколько раз я зависал у него… Бывало, что и он у меня, но никто никогда эти долги не считал. Да и считать никто не стал бы. Так, во всяком случае, думал я до сегодняшнего дня. И – ошибся. Кто-то посчитал, всё до копеечки посчитал. Кто?

Видимо, вопрос свой я задал вслух, потому что тетя Люба ответила мне:

– А Серёга Осадчий, помнишь такого?

Ещё бы, кто же его не помнит, и раньше высоко летал – сын адвоката, а теперь и подавно. Мать мне писала как-то, что в «новых хозяевах» сейчас ходит, а видишь, не постеснялся старый долг потребовать.

За разговорами и раздумьями время пронеслось быстро. Когда раздался стук в дверь, открыл её я и увидел молодого парня в форме охранника, который от неожиданности попятился. Видимо, не рассчитывал увидеть бородатого мужика в берцах. Я хоть и журналист, но не только слово своим орудием считаю, поэтому кулак у меня хороший, крепкий, да и фигура не подкачала. А что до одежды и обуви, так я в этом деле совершенно непритязателен, главное, чтоб удобно было. И весь гламур!

– Тебе чего?

– Я от Сергея Николаевича, он сказал, что бабушка в курсе.

– Веди. Я не бабушка, но тоже в курсе. И в доле. Веди, что смотришь? – я вышел на веранду и плотно прикрыл за собой дверь.

– Куда? – опешил охранник.

– К хозяину, – отрезал я и первый начал спускаться по лестнице.

Сергей Николаевич, откормленный в лучших традициях отечественных свиноводов, еле умещался в салоне джипа.

– О, какие люди? – он даже сделал попытку вылезти из машины мне навстречу, но поймав мой кулак своей жирной физиономией, затею эту оставил. – Ты что, рехнулся? Он должен мне был, это правда, слышишь…

И второй раз мой кулак угодил в его лоснящуюся рожу. Боковым зрением я видел охранника, застывшего от удивления: на его глазах били хозяина, а он, хозяин, не отдал команду «фас».

– Да погоди ты, Шурик, давай поговорим, слышишь? Чёрт с ними, с деньгами, ладно, твоя взяла! Ты тоже меня пойми, Пашка-то у неё в Штатах, так что не бедствует поди, а? Говорят, он там свою автомойку держит, это не по бедности-то!

И в третий раз мой кулак припечатал его морду.

Я повернулся и пошёл к тете Любе, прощаться. Когда я уже поднялся, раздался звук отъезжающего джипа.

Билет был куплен заранее, больше в этом городе дел у меня не было. Случись это года три назад, можно было бы зайти к матери, но теперь она живёт в Гомеле, у моей младшей сестры и звонит часто, называя меня то непутёвым, то беспутным, что в принципе одно и то же.

К Лёнчику на могилу я не пошёл. Это всего лишь традиция, от которой легче на душе не стало бы. Нет там его, нет. И нигде нет… И никогда уже не будет.

А может, мать права, я и вправду непутёвый, самых простых вещей не понимаю…

Сероглазый взъерошенный парнишка, оказавшийся моим попутчиком, весь вечер не выпускал гитару из рук – всё напевал что-то да наигрывал. А когда я попросил спеть одну из песен Лёнчика, схватил мелодию сразу же, словно знал песню эту давным-давно. Сошел он глубокой ночью на маленьком, неприметном разъезде. Закинув гитару за плечо, махнул рукой на прощание.

«Пока-пока…» – донеслось в приоткрытое вагонное окно.

Песня вернула меня в родной город, в юность, в то время, когда всё было предельно просто: ночи – короткими, дружба – верной и вечной, а сны – цветными. Вот так же легко и Лёнчик сошёл на каком-то безымянном разъезде, на прощанье махнул рукой, и… поминай как звали! Может это он со мной попрощался? Говорят же, что душа наша на сороковой день покидает Землю, если все дела здесь закончены и все долги розданы.

Разволновавшись, я вскочил и высунулся в окно, но поезд давно уже набрал ход, и вагонные колёса всё повторяли и повторяли прощальные слова паренька с гитарой: Пока-пока… пока-пока… пока-пока…

Оглавление

Месть

Старенькое, видавшее виды зеркало, помутнело, потемнело, поднатужилось и, наконец-то, отразило меня неотразимого.

Да, что и говорить! Тёмно-синие джинсы поддерживались на изрядно отощавшем за последнее время заду, широким кожаным ремнём с тиснением. Белый свитер, связанный нежнейшими руками белокурой Анюты – личной секретарши Витька, из благородной пряжи и светло-коричневые «казаки» – из точно такой же кожи как и ремень, и тоже с тиснением.

Но даже такими эксклюзивными тряпками вряд ли кого сейчас удивишь – насытился народ тряпьём. Эх, если бы я таким красавцем лет десять назад из дому вышел, сенсация местного масштаба была бы обеспечена.

А впрочем, не всё так безнадёжно. В комплекте с фирменным прикидом был ещё бонус – было ещё лицо: трёхдневная благородная щетина, глаза…

Да. С глазами мне повезло, это факт. Где-то мне уже приходилось видеть такие глаза.

Журнал «Плейбой»? Реклама сигарет «Кэмэл»? Джордж Клуни?