Повесть о падающих яблоках
Шрифт:
Я достала из чемодана свой парусник и улыбнулась: изображений «Катти Сарк» существует множество, но это – самое удачное, а главное, что оно полностью совпало с акварелью на стене.
Позвонил Даниил. Я обрадовалась его звонку – всё-таки человеческий голос, пускай и очень далёкий. Здесь и вправду было несколько… необычно.
Стандартный набор вопросов, на которые можно было ответить одним словом: хорошо…
Пожелание спокойной ночи.
И ни слова о повести.
Я и не заметила, как уснула. Проснулась от звука журчащей воды. Солнце уже взошло, и я, прежде чем засесть за повесть, решила искупаться. Тем более, что идей у меня не было никаких, а мои тайные надежды на то, что во сне придёт Ева и всё мне о себе расскажет, не оправдались – похоже, что мне вообще ничего не снилось этой ночью.
В саду работал автополив, но кто его включил, когда – оставалось загадкой – дом этот словно был населён невидимыми существами, которые делали всё необходимое. Не попадаясь на глаза.
Мне, во всяком случае.
Дверь закрывать на ключ я не стала, мне показалось это излишним, и я не ошиблась – у ворот стояла машина… несильна я в марках авто. Увы. Могу только сказать, что эта машина была похожа на большого доброго жучка.
На пляже – ни души. Я заплыла далеко и, лёжа на воде, закрыв глаза, представляла себе Еву. Интересно, а она хорошо плавала?
И я представила её, выходящей из воды. Капельки, сбегающие по золотисто-бронзовой коже, волосы высоко подобраны… Ева купалась без купальника – нагишом.
Что, собственно, мне мешало последовать её примеру?
Купальник – две узенькие плоски ткани, но кто бы мог подумать, что без него плыть легче, быстрее и намного приятнее! Ощущение полной свободы, сравнимое разве что с полётом?
Когда я вернулась, стол был накрыт к завтраку: горячее молоко и булочки с мёдом.
Женщина в белом, туго накрахмаленном переднике и белой наколке на волосах приветливо улыбалась:
– Доброе утро, я – Наталья. Завтракать? Булочки ещё тёплые.
– Спасибо. – Я с аппетитом съела две булочки и выпила чашку горячего молока.
– Наталья, извините, я могу кое о чём спросить вас?
– Вы о пани Еве хотите узнать?
– Почему «пани»? Она была полькой?
– Не знаю, – пожала пухлыми плечами Наталья, – Даниил Владимирович так её называл: пани Ева. И мы – тоже.
– Скажите, вы хорошо помните тот день, когда Ева исчезла?
– Что значит – исчезла? – Наталья смотрела на меня с недоумением и, как мне показалось, с обидой. – Если вы о дне смерти пани Евы, то конечно, помню. Я же и нашла её, – на пляже.
Определённо, я имела дело с не вполне здоровым человеком. Битых два часа рассказывать мне об исчезновении любимой, и ни единым словом не обмолвиться о том, что любимая эта попросту умерла.
– Умерла, Вы говорите? Не утонула? Как давно это произошло?
– Нет-нет, она умерла от внезапной остановки сердца – так и в заключении медицинском написано. Утопленника всегда можно отличить – в лёгких вода остаётся, даже если бы тело на берег выбросило… Через три недели исполнится год, как она умерла.
– Хорошо. У меня к Вам ещё один вопрос. Скажите, Даниил… э… Владимирович, он человек нормальный?
– Моё дело маленькое. Хозяин он хороший. Платит исправно и премии частенько даёт.
Я поблагодарила Наталью и решила немного прогуляться.
Она вышла вслед за мной в садик и присела на краешек скамейки.
– Понимаете, он считает, что её можно вернуть. Где-то он вычитал, что если очень любишь человека, то душа умершего обязательно вернётся и воплотится в кого-то из близких друзей или знакомых. Вы – писательница? Вот и напишите о пани Еве так, чтобы душа поняла: здесь её любили и любят, и ждут.
Наталья ушла, а я, пытаясь осмыслить услышанное, отправилась на второй этаж – в спальню – распахнула шкаф и продолжила перебирать вещи Евы.
Помимо платьев, здесь было огромное количество вееров, палантинов, перчаток. Вытащив наугад жемчужно-серый палантин, я ахнула: такая ткань не встречалась мне ни разу. Казалось, что в моих руках дышала серебрящаяся, отливающая перламутром, живая субстанция. Я подошла к зеркалу и робко набросила палантин на плечи.
С отражением произошло чудо. Овал лица стал нежнее, шея – не смейтесь, пожалуйста, – длиннее и изящнее, но самые удивительные метаморфозы произошли с глазами. Струящееся серебро ткани просочилось в глаза, и они стали отливать зеленью и перламутром.
Веер я выбрала в тон палантину – серебро и несколько крупных жемчужин дополняли бывшее оперенье какой-то глупой, но очень красивой птицы, которая, к слову сказать, за свою же красоту и поплатилась.
В таком наряде я уселась за стол и писала довольно долго. Сюжетная линия шла ровно, без обрывов и излишних натяжек, а главное – мне стало интересно – а это верный признак того, что написанное будет интересно читать. Еве.
И Даниилу, конечно же. Стоило мне вспомнить о нём, сразу же раздался телефонный звонок. Дежурный обмен любезностями и благодарностями, пожелания спокойной ночи…
Он даже не спросил, написала ли я хоть строчку! Странный тип.
А может – боится, не хочет испортить всё ненужным интересом?
Хочет или не хочет, а после звонка писать уже не получалось. И как ни мучила я своё воображение, как ни вызывала в памяти образ утренней гостьи – больше ни одного слова в ту ночь мной написано не было.
Спустившись на кухню, я взяла зелёное большое яблоко из вазы на столе и отправилась к морю.
Ленивое, сонное, шипящее, оно ластилось ко мне, словно огромная кошка.
Сбросив одежду, я хотела с разбегу нырнуть в воду, но вместо этого вошла медленно, осторожно, поглаживая волнистую поверхность рукой.
Когда я опомнилась, берег был так далеко, что едва различались огни.
Я вздохнула с сожалением – пора возвращаться.
На песке, около моей одежды, сидел огромный чёрный кот.
– Вот так встреча! Ну, здравствуй, кис. Интересно, как тебя зовут? И чей ты, такой красавец…
Он выгнул спину и, задрав хвост, удалился неторопливо и с достоинством, из чего следовало, что котейка этот – абориген.