Повесть о падающих яблоках
Шрифт:
Надо не забыть завтра спросить у Натальи, кто его хозяева.
Открыв шкаф, чтобы повесить палантин на место, я увидела в уголке пеньюар тончайшей работы.
Ну что же, вживаться в образ нужно и во время сна – так даже лучше.
Я набросила на себя невесомую ночную рубашку и дополнила её роскошным халатом, рукава которого напоминали крылья фантастической птицы.
Неужели в таком одеянии можно спать? Выйти на балкон, распахнуть руки-крылья навстречу ветру, и взлететь над тёмной, бездонной, прохладной стихией, имя которой – океан. И несколько дождинок, попавших на щёки, заставили меня поверить в то, что я лечу, а за плечами не то парус, не то крыло вьётся…
Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я вернулась в спальню. Часы пробили половину третьего ночи.
Халат я всё-таки сняла, а вот рубашку снимать не стала и уснула быстро и снова – без сновидений.
На мой вопрос о вчерашнем морском котейке, Наталья только руками всплеснула:
– Так это же наш Круз! Где вы его нашли?
– Возле причала, там, где одежду оставила, когда купалась. Круз?
– Крузенштерн. Он за пани Евой по пятам ходил – как собачка. А за два дня до её смерти пропал. И больше мы его не видели… Вернулся, значит…
Этой ночью я снова отправилась купаться. Кот был уже там – видимо, ждал меня. На этот раз он дошёл со мной до самой калитки, после чего исчез.
Но утром, выйдя на балкон, я увидела его, растянувшегося во всю свой кошачий рост; приветствием мне было лёгкое подёргивание хвоста…
– Доброе утро… Штерн. Как тебе такое имя? – подёргивание хвоста перешло в виляние.
– Вижу – нравится! Ну, пока, Штерн.
Прошёл месяц. Повесть о… любви была написана, и теперь я просто перечитывала отдельные главы и вносила некоторые дополнения.
Делала я это легко, без особых усилий, что немного удивляло меня – обычно, именно эта часть выводила из терпения – я писала без черновиков – набело и терпеть не могла всякие исправления.
На этот раз всё было иначе. Кроме того, я и сама несколько изменилась – месяц назад я думала по-другому, по-другому чувствовала и не так хорошо знала Еву. Теперь же мы с ней почти сроднились. Я узнала и приняла её привычки, её вкусы, её маленькие слабости и недостатки, я безошибочно ориентировалась в её библиотеке – для этого мне пришлось перечитать всё оттуда, и теперь я знала любимые и самые любимые её книги.
Листая страницы, хранящие прикосновение её тонких пальцев, я читала отрывки романов и повестей, которые она перечитывала помногу раз, возможно, она знала их наизусть…
Было здесь несколько книг, начатых ею и оставленных – более она к ним не возвращалась, и я, прочтя первые пару страниц, закрывала книгу, не испытывая желания вернуться к ней.
Была здесь и моя книга. Даниил не солгал – она действительно выглядела «зачитанной до дыр», особенно часто Ева перечитывала одну небольшую новеллу, которую я и сама с радостью перечитала, так будто бы написана эта новелла была не мной.
Я изучила её пристрастия в одежде – это было нетрудно – в её гардеробе не было вещей случайных, «чужих» – всё соответствовало внешнему и внутреннему облику их обладательницы.
Тонкие, лёгкие, летящие платья и палантины, казалось, ещё хранили тепло и аромат кожи Евы…
Примеряя их, я замечала изменения в своей внешности, но относила это на счёт старых, уставших отражать истинные лица, зеркал.
Однако, это было далеко не так.
Выписав заключительную часть, я не без сожаления простилась с героиней своей повести – за это время я привязалась к Еве и уже тосковала без её, хотя и, прямо скажем, несколько условного присутствия.
Я позвонила в миниатюрный серебряный колокольчик, и спустя несколько минут, на пороге появилась Наталья. В последнее время она избегала меня и лишь смотрела испуганно вслед, когда я уходила к морю.
– Принесите, пожалуйста, бокал белого вина. И сок лайма со льдом.
– И льда побольше? – неожиданно произнесла она.
Именно это я и собиралась сказать!
– Откуда вы знаете?
– Пани Ева всегда просила льда побольше. А вы в последнее время… – Наталья перекрестилась, – вы в последнее время стали очень похожи на неё.
– Что-что? Интересно, в чём это выражается?
– Во всём. Вы заказываете те же самые блюда, что и она. Так же подолгу сидите на скамейке слева от дорожки, когда возвращаетесь с моря, куда вы ходите в те же самые часы. Сейчас вы попросили принести её любимое вино – и сделали это… как она – вы позвонили в колокольчик, а ведь он всё это время находился здесь – на этом столике, и вы не пользовались им.
Но даже и не это самое главное. Круз ходит за вами по пятам – как собачка. Точно так же он ходил за пани Евой.
– Ну что вы, вам это просто кажется! И он давно уже не Круз, а Штерн, – рассмеялась я. А Наталья побледнела и вновь перекрестилась. – Что? Что ещё?
– Теперь вы и смеётесь, как …пани Ева. И кота называете Штерном – только она его так называла.
– Глупости какие. Идите. И принесите поскорее то, о чём я просила. И льда побольше!
«Хорошо, всё-таки, написано. Я сама о себе и двух слов бы не связала – а ты целую повесть! Выходит, я была любима. А? И ещё… оказывается, я была не таким уж плохим человеком…»
Ева раскачивалась в кресле-качалке, и утреннее солнце путалось в её тонких пальцах.
«Знаешь, я тебе поверила – он действительно любил меня. И поэтому я решила вернуться.
– Отчего ты умерла?
– От тоски. От холода. От сердечной не-до-ста-точ-нос-ти… Мне не хватало сердечности и тепла. А теперь я вижу, что он не виноват – он очень меня любил. Просто у нас с ним разное отношение к этому чувству. Тебе удивительно идут мои платья! Я поначалу и не надеялась, что ты научишься их носить, но ты справилась!