Повесть о падающих яблоках

Шарга Людмила

…Расставаться с надоевшей ему «мадам» он тоже научился красиво. С Галиной это получилось не сразу – он был влюблён в неё и страшно ревновал к мужу. А она лишь посмеивалась снисходительно: «Ну какое тебе дело до моего мужа, малыш?», и нежно поглаживая бронзовый бицепс ревнивца, шептала: «Пойми, глупенький, муж – это предмет первой необходимости, это машина для зарабатывания денежек…». Когда же он поставил её перед выбором: или – или, Галина разозлилась, обозвала его идиотом, рубящим сук, на котором сам же и сидит и предложила подсчитать, сколько он тратит в день на себя. «Кто-то же должен зарабатывать эти деньги, малыш…». Он продолжал настаивать на своём, и вскоре они расстались. Привыкшая к роскоши и вседозволенности Галина, естественно и подумать не могла о том, чтобы променять брюшко, лысину и банковские счета состоятельного супруга на бронзовый торс нищего глупого мальчишки.

Этот опыт пришёлся как нельзя кстати, когда впоследствии ему становилось тошно от очередной «мадам». Он знал – стоит только предложить ей рай в шалаше – мадам испарится из его жизни немедленно.

Вот и сегодня, ублажая Марину, жену нефтяного магната, циничную и самую непредсказуемую из всех его женщин, он думал, что самое время предложить ей оставить своего благоверного. В последнее время малейшее воспоминание о Марине вызывало у него приступ тошноты, не говоря уже о её присутствии. Стоя в душевой кабинке, он обдумывал с чего бы начать разговор, в глубине души мечтая о том, чтобы эта ненасытная самка уснула хотя бы на полчаса. Но мечты его развеялись вместе с лёгким дымком сигареты, которую она курила, лёжа на столе в гостиной в чём мать родила.

– Что так долго, котик?

Роман содрогнулся от её хрипловатого голоса и подумал: «Когда она отвяжется от меня, если я доживу, конечно, до этого дня, я буду называть её "что так долго, котик?.."».

– Котик устал и хочет спать. Мариш, давай поспим пару часиков, а…

– Котику нельзя уставать, мы что, спать сюда приехали? – она протянула к нему руки, – иди ко мне!

– Я устал, Марина! Давай вернёмся в город сегодня.

Он действительно смертельно устал за эти три дня. Устал двигаться по чётко размеченной Мариной траектории: постель – душ – постель – кухня – постель… Шикарная трёхэтажная дача, принадлежавшая близкой приятельнице Марины, стала для него местом заточения.

– Надоела я тебе? – Марина легко спрыгнула со стола и потянулась за новой сигаретой.

– Ну что ты такое говоришь, я просто устал, понимаешь? И перестань курить так часто, дышать нечем!

– Ну что ж, котик, едем, – она смяла в пепельнице сигарету, – только у меня есть одно условие: машину поведу я, а ты будешь сидеть рядом. Да, и вот ещё что, котик, ты будешь абсолютно голый! Ну, разве что галстук можешь надеть.

– С ума ты сошла, Марина!

– Без комментариев, котик! Если согласен, то через полчаса выезжаем. А моральные издержки я возмещу.

Она вытянула из сумочки пластиковую карточку и щёлкнула ею Романа по носу. – Здесь десять тысяч. Надеюсь, этого достаточно?

Он с трудом подавил в себе желание схватить её за тощую жилистую шею и душить, душить до тех пор, пока из плотоядного, ярко накрашенного порочного рта не послышатся предсмертные хрипы.

– И после этого я могу быть свободен?

Марина прикурила сигарету и, насмешливо глядя ему в глаза, выпустила прямо в лицо струю дыма.

– А как же, котик, абсолютно свободен…

«Вообще-то ничего особенного, – думал он, сидя на переднем сиденье белого «Ситроена», – ну вылезают глаза из орбит у тех, кто случайно заглядывает в салон. Подумаешь! Переживу!»

Он искоса посмотрел на Марину.

– Что, котик, хочешь выйти? Самое время свежим воздухом подышать.

– С чего ты взяла? – Роман насторожился. В голосе Марины слышалась издёвка. «Что она ещё придумала?»

Марина свернула на обочину и притормозила: «Приехали! Выходи из машины».

– Ты что, Мариш? Как же я выйду, я же совсем голый, дай хоть рубашку надеть.

– Ты абсолютно свободен! – она выпустила из газового баллончика струю едкой жидкости, и это было последнее, что он запомнил…

Роман пришёл в себя в незнакомой комнате, со светлыми «ромашковыми» обоями на стенах. Через большое, открытое настежь окно в комнату проливался яркий солнечный свет. С улицы доносился лай собаки. Звонкий женский голос протяжно звал: «Малушка! Малушенька!» Роман встал с диванчика и, завернувшись в простыню, подошёл к окну, но ничего не увидел из-за разросшегося куста сирени. Тогда он прошёл через узенький коридорчик и наугад вышел на крыльцо. У колонки во дворе стояла молодая светловолосая женщина в ярком ситцевом платье. Среднего роста, крепкая, с тонкой талией и высокой пышной грудью, она показалась Роману бронзовой статуэткой – лучи утреннего солнца золотили её кожу, придавая ей тот восхитительный оттенок, которого так упорно добивалась Марина, регулярно посещая солярий. «Марина! Вот, чёрт!» – он сразу вспомнил всё, оставалось только выяснить, каким образом он очутился здесь. Женщина приветливо улыбнулась ему и крикнула:

– Доброе утро!

Роман молча кивнул в ответ, наблюдая, как она несёт полное ведро молока.

– Очухался? Молочка парного выпьешь? А хочешь, есть вечернее, вчерашнее, только оно холодное. Или тебе рассолу принести? – хитро прищурилась она. Сверкнули в улыбке ровные белые зубы, из-под косынки выбилась непослушная золотисто-русая прядь. Она стала процеживать молоко через аккуратно сложенную вдвое марлю. Ромке вдруг нестерпимо захотелось сорвать с неё косынку и уткнуться лицом в пышные вьющиеся волосы.

– Ну что, так и будешь молчать? – она протянула ему полную кружку парного молока, и он, встретив взгляд фиалковых глаз, остолбенел. – Держи!

Роман выпил молоко залпом и, вытирая губы ладонью, наконец, произнёс:

– Как я здесь очутился?

– Я привезла. Вчера, еду из города, смотрю – лежит. Пьяный – не пьяный, мёртвый – не мёртвый, прислушалась, вроде дышишь. Только как есть – нагишом, а одежда рядом валяется. Погрузила в свой кузовок и привезла.

Он проследил взглядом за взмахом её руки и увидел стоящий у забора старенький «жигулёнок».

– Спасибо… Я попал… Со мной произошла такая неприятная история…

– Да ладно тебе, – она улыбнулась, – легко отделался, парень. Могли бы и в милицию забрать, доказывай там потом, кто ты есть на самом деле. Как звать-то?

Он тонул в её светлых глазищах, опушенных густыми чёрными ресницами, и голова у него кружилась то ли от вчерашней дряни, которую плеснула в лицо Марина, то ли от взгляда незнакомки, проникающего в самую глубину души.

– Роман, – он опустил глаза не в силах более выдерживать её взгляда.