Повесть о прекрасной Отикубо
Шрифт:
Митиери вошел в такую милость у государя, его влияние настолько усилилось, что он мог теперь многими способами унижать и преследовать мачеху и сестер Отикубо. Но, чтобы не наскучить читателю, мы об этом рассказывать не будем.
На следующий год осенью Отикубо вновь родила прелестного мальчика. Госпожа свекровь сказала по этому поводу:
— Молодая наша не теряет времени даром. Каждый год у нее рождается красивое дитя. На этот раз я сама буду растить ребенка, — и перевезла внучка вместе с кормилицей в свой дворец.
Меченосец тоже не был обойден судьбой: он получил одновременно должность секретаря в канцелярии Левой императорской стражи и звание куродо.
Все шло так удачно и счастливо, что лучшего и пожелать нельзя. Одно лишь не сбылось: тюнагон-отец ничего не знал о судьбе своей дочери, и потому Отикубо все время чувствовала, что еще не достигла полноты своего счастья. Тюнагон тем временем очень ослабел от старости. Погруженный в невеселые думы, он почти перестал выезжать в свет и проводил дни, запершись у себя, в грустном одиночестве.
Принцесса — мать Отикубо — некогда владела прекрасным дворцом Сандзедоно, он должен был достаться в наследство ее дочери, но тюнагон сказал:
— Отикубо нет больше на свете, я возьму этот дворец себе.
— Разумеется, так и следует сделать, — обрадовалась Китаноката. — А если даже, паче чаяния, она и жива, то женщине, которая пала так низко, не подобает владеть княжеским дворцом. Он такой просторный, как раз подойдет мне и моим дочерям.
Мачеха истратила все доходы, полученные за два года с поместьев тюнагона, чтобы заново отстроить весь дворец, начиная с крытой земляной ограды вокруг него. Были возведены новые здания взамен обветшалых, — словом, денег не пожалели.
Между тем прошел слух, что в этом году «Праздник мальвы» будет отпразднован с особым великолепием. Митиери обещал, что повезет любоваться торжественным зрелищем всех служанок в доме. Полно им ходить с таким скучающим видом!
К празднику стали готовиться задолго. Починили экипажи, подарили слугам новые нарядные одежды.
— Смотрите, чтобы все было как следует! — приказали молодые господа. В доме поднялась суета. Наконец наступил долгожданный день.
Возле широкого Первого проспекта, по которому должны были проехать разукрашенные храмовые колесницы, были заранее вбиты в землю колья, чтобы никто другой не поставил в этом месте своих экипажей. Значит, можно было не беспокоиться и не приезжать слишком рано.
Двадцать старших прислужниц разместились в пяти экипажах, еще две повозки подали для девочек-служанок и низшей челяди.
Поскольку сам молодой господин тоже принял участие в поездке, то его сопровождала пышная свита из придворных четвертого и пятого рангов, а впереди бежали скороходы. Вместе с Митиери поехали и его братья: средний брат, бывший паж императора, а теперь начальник гвардии, и самый младший брат, уже получивший свой первый небольшой чин по ведомству торжеств и церемоний.
Всего собралось около двадцати экипажей. Вереницей, в строгом порядке они подъехали к заранее отгороженному месту возле Первого проспекта, откуда можно было хорошо видеть праздничное шествие.
Оглядевшись, Митиери заметил, что как раз напротив их участка, отмеченного кольями, стоят два экипажа: один очень старый, с верхом, плетенным из листьев ореховой пальмы, и второй — чуть поновее, с верхом, плетенным из бамбука.
Митиери распорядился:
— Поставьте по обе стороны дороги, друг напротив друга, мой экипаж и экипаж моих братьев так, чтобы мы могли легко беседовать между собой и с женщинами нашей семьи и чтоб нам было все хорошо видно…
Челядинцы засуетились.
— Надо подать немного назад ваши экипажи. Мы поставим здесь свои, — сказали они людям, которые расположились по другую сторону дороги, но те, оскорбившись, не тронулись с места.
Митиери спросил:
— Чьи экипажи?
— Тюнагона Минамото.
— Будь хоть тюнагона, хоть дайнагона, нечего было ставить экипажи там, где огорожена земля, точно другого места не стало. Отодвиньте их немного назад.
Челядинцы Митиери собрались гурьбой, чтобы отодвинуть назад чужие экипажи, но навстречу им вышли слуги тюнагона и начали словесную перепалку:
— Зачем вы так бесчинствуете? Экие скорые на руку! Да разве ваш надутый спесью господин не такой же тюнагон, как наш? Или ему принадлежит весь Первый проспект из конца в конец? Самоуправцы!
Но тут один из слуг Митиери, особенно злой на язык, бросил в ответ:
— И бывший наш государь, и будущий государь, наследник престола, и принцесса-весталка, все уступают дорогу нашему господину, вот он какой, не знаете, что ли?
Другой подхватил:
— Да как вы смеете равнять вашего господина с нашим? «Такой же тюнагон»! Скажут тоже! Болваны!
Слуги старого тюнагона не остались в долгу, они отвечали бранью на брань и ни за что не уступали места. Митиери подозвал к себе меченосца и сказал:
— Надо немного осадить вон те экипажи.
Челядинцы, не спрашивая позволения, отодвинули назад чужие экипажи. Их противники оказались в меньшинстве и ничего не могли сделать. Немногочисленные скороходы тюнагона рассудили так:
— Что пользы в ссоре? Лучше не ввязываться в драку, еще наживешь себе беды. У нас хватило бы мужества пнуть ногой в зад самого первого министра, но этот молодой вельможа — другое дело, мы и пальцем не дотронемся даже до его последнего слуги.
И вкатили свои экипажи в ворота первого попавшегося дома. А сидевшие в экипажах женщины только молча поглядывали сквозь плетеные занавески.
Вот до какой степени люди трепетали перед Митиери.
Жена и дочери тюнагона только вздыхали:
— Бесполезно спорить! Мы бессильны ему отплатить. Тем бы дело и кончилось, если бы глупый старикашка тэнъяку-но сукэ не заявил:
— Почему это они посмели загнать наши экипажи куда-то на задворки? Кто им дал такое право? — И выступив вперед, начал браниться. — Не смеете вы так своевольничать! Если вы наперед огородили место кольями, то, конечно, вольны поставить там свои экипажи, но по какому праву вы велели убрать наши? Ведь они стояли напротив, через дорогу. Погодите, вы еще раскаетесь! Поплачете вы у меня! Я вам отомщу!