Повесть о Сергее Непейцыне
Шрифт:
— Хвалю тебя, друг мой, — сказал он. — Такой ответ за редкость от молодого офицера услышать. Сам я до тридцати лет по штабам шатался и, по правде сказать, не своей волей во фрунт пошел. И хотя в штабах о природе людской, впрочем, более с дурной стороны, немало узнал, но ежели доведет бог когда нечто истинно полезное России свершить, то, поверь мне, потому лишь, что фрунтовую службу, а с нею солдатов в мире и в войне досконально изучил.
На другое утро Осип уехал и возвратился после вечерней зори голодный как волк, но оживленный и веселый. Еще умываясь, он сообщил брату, что светлейший не забыл сказать про него Василию Степановичу — так Осип называл
«Вот и разошлись наши пути, — раздумывал Сергей под ровное дыхание мигом уснувшего брата. — Но не упустил ли я и верно свою фортуну?..»
Он лежал без сна под открытым окошком кибитки и слушал звуки ночного лагеря. Вот фыркнула лошадь у батарейной коновязи, двинула копытом по чему-то железному — ведро, должно быть, раззява дневальный не убрал. Вот простучали шаги с призвоном шпор — подполковник Киселевский прошел к себе от генерала. Кто-то сыплет сухой горох в посудину. Чего ночью-то? Верно, не спится солдату, справляется исподволь в наряд идти. А вот и говор слышен. Тоже не спят, верно, вышли покурить у палатки.
— Не так хворость их доводит, как тоска. Что тут человеку видно? Красная земля голая — ни травинки, ни деревца. Что за страна такая, сколь время дождя не бывало.
— Два месяца считай, с самой Голой пристани, — отозвался второй голос.
— Вот и оно. Название тоже не зрящее — Голая приставь. И заметь, места проклятущие — утренней росы и той нету… Эк ведь, забыл днем кирку отбить, затупилась прошлый раз…
— Неужто без гробов кладете?
— А где тесу возьмешь? Бор целый на гроба известь бы надо.
— Хоть бы штурма скорей…
— Уж оно как пить дать меньшим бы народом обошлось…
«Вот он наряд какой — могилы за тылом армии копать, — соображал Сергей. — В гошпиталях, сказывают, ужас сколько народу мрет от поносов и лихорадки».
Приехав на другой день в последний раз переночевать в кибитке, Осип, захлебываясь, рассказывал о занятиях светлейшего. Сейчас он деятелен и весел — встает рано, работает с Поповым, с интендантом Фалеевым, с генералом Меллером, принимает знатных иностранцев, которые пишут своим дворам об осаде, потом переводит на русский язык историю католической церкви какого-то французского аббата, наконец каждый день многолюдный ужин, фейерверк, танцы… Удивительный человек!..
И лишь улегшись в постель, Осип сказал, что нынче пришло известие — Швеция объявила нам войну и светлейший очень рассердился, оттого что Балтийский флот, который должен был идти на подмогу Черноморскому, теперь останется защищать Петербург.
— Помилуй, что флот! Всей России придется теперь сражаться на две стороны! — сказал Сергей. — И нашей армии будут меньше отпускать денег, вооружения, пополнения людьми.
— Светлейшему меньше чего-то отпускать! — воскликнул Осип. — Ты его не знаешь! Чего захочет, то и требует у царицы. Знаешь, сколько ему одних столовых присылают? Сто тысяч рублей…
Настоящее боевое крещение. Потеря бугских егерей. Снова майор Иванов
Батарея, которую осматривал Потемкин, теперь непрерывно била по крепости, и не раз там показывались пожары. За следующую неделю по всему кольцу обложения в версте от цели построили еще шесть сильных батарей, вооруженных тяжелыми пушками. Сказывали, что, по мнению светлейшего, огонь их должен заставить гарнизон пойти на капитуляцию. Но пока турки отвечали частыми орудийными выстрелами, и перебежчики доносили будто готовится большая вылазка.
18 августа два батальона Бугского корпуса стояли в прикрытии у ближней батареи. Сергей отправился с ними — хотел посмотреть поближе, как стреляют тяжелые орудия. Подъезжая, увидел, что перед резервом прикрытия разбивают маленькую палатку. Значит, и генерал будет с батальонами. Разожгли костры под артельными котлами, стали варить кашу, а пока, кому можно и кто сыскал тень, сунулись подремать — всех сморил солнцепек. Побывав в цепи у приятелей-офицеров, Сергей около полудня направился на батарею. Проходя мимо, увидел, что Кутузов в палатке что-то пишет у складного столика, — вот кто времени не теряет. Артиллеристы пригласили Непейцына пообедать. Только расселись под полотняным навесом, как где-то щелкнул ружейный выстрел, за ним еще и еще, и вся цепь перед батареей затрещала короткими сухими звуками. Артиллеристы бросились к брустверу. В поле перед Очаковом показались турки. Их колонна вытекала из ворот крепости, скрывалась из глаз и вновь появлялась уже гораздо ближе, из западного отрога той балки, около которой две недели назад на турецком кладбище Сергея обстреляли из ретраншемента.
С батареи было отчетливо видно, как плотный строй турецких пехотинцев ломит наших, как сбегаются из цепи на подмогу к своим егеря. Но турки все накоплялись перед балкой, расширяли фронт и медленно, но непрерывно двигались к батарее. Их было много, в балку со стороны крепости все текли и текли пешие и конные отряды, над которыми колыхались знамена и бунчуки.
— Уже больше тысячи вывели, нехристи! — сказал сзади Непейцына спокойный знакомый голос, и, оглянувшись, он увидел генерала Кутузова. Держа обеими руками подзорную трубу, он смотрел в поле. Потом опустил ее и обернулся к адъютанту: — Беги, голубчик, к резервным ротам, веди на подмогу, вон где главная свалка. А вы, майор, — отнесся он к командиру батареи, — велите ударить гранатами по ихнему хвосту, что в балку спущается.
— Уже приказал то самое, ваше превосходительство.
— Тебе же, дружок, — обратился Кутузов к Сергею, — надобно скакать в наш лагерь, приказать командирам остатних батальонов со всеми людьми, какие есть не в карауле, скорее сюда выступать.
Тут, оглушая их, грохнуло первое орудие, за ним пошли палить остальные, земля под Непейцыным задрожала. Генерал махнул рукой — скорее, мол. И он побежал с батареи.
Непрерывно шпоря лошадь, Сергей доскакал до лагеря. Через минуту горнисты заиграли тревогу, и егеря стали выскакивать из палаток, натягивая сапоги, куртки, накидывая через плечо патронташи.
— Может, и нам хоть с двумя трехфунтовыми поскакать? — сказал капитан Мосеев. — Так-то будто чужие смотрим…
— А лошади разве не все на пастбище, Василий Михайлович?
— На две-то наберем из слабых, что на овсе оставлены.
— Да, хорошо бы картечью их огреть. — сказал Непейцын, которому вдруг представилось, как от турецкого кладбища можно навести пушку на бегущих по другому отрогу балки. — Я и место там знаю, откуда их как траву косить станем.