Повесть о школяре Иве

Владимиров Владимир Николаевич

Рыцарь Жоффруа запйл свой хохот кружкой кипрского вина, бочку которого только что получил от Агнессы д’Орбильи, не оставлявшей за все время войны заботы о здоровье рыцаря Жоффруа и вместе с бочкой приславшей своего духовника, монаха Гильберта, неизменного посредника между нею и главным начальником рыцарских войск, осаждавших замок Крюзье.

— Нет, мой дорогой брат Гильберт, пускали стрелы в зады наших лошадей не бесы, а беглые вилланы, я в этом убежден.

— Вилланы? Стрелы? Откуда у них оружие?

— Из нашего с вами потайного склада, мой

преподобный брат, из нашего склада в мерлеттском лесу. А вот кто выболтал им нашу тайну, понять не могу… Что же вы не пьете?

И рыцарь налил вина монаху и себе. Осушив залпом кружку, он крякнул и продолжал:

— Вот так, мой дорогой! Прошу вас, скажите даме д’Орбильи, что я сделал всё, что было в моих силах, чтобы спасти епископа, но увы!.. — Рыцарь глубоко вздохнул и покачал головой. — Скажите, что я счел нужным распустить епископальные отряды. Естественно, что люди, потерявшие своего вождя, не захотят сражаться под чьим бы то ни было другим начальствованием. И о вилланах скажите, что я, клянусь святой Женевьевой, разыщу и перехватаю этих подлецов!

Он ударил кулаком по стрлу так, что монах в испуге вскочил.

— Я знаю, где искать этих мерзавцев!!

Опять удар кулака, но мимо края стола, отчего рыцарь Жоффруа сам чуть было не повалился на пол. Брат Гильберт счел нужным скрестить руки на груди и, отвесив низкий поклон, удалиться из палатки.

— Куда же вы! — кричал ему вдогонку рыцарь. — Вы не допили своей кружки!

Оглядевшись осовелыми красными глазами кругом, он допил оставленное монахом вино и крикнул:

— Оэ! Кто там? — И вбежавшему слуге сказал, икая: — Посла… разыска… Драка–Жовосека, тьфу! Жака–дровосека, чтоб завтра ко мне! Не найдут — повешу!!

Слуга убежал.

Рыцарь Жоффруа снова занес кулак, чтобы ударить по столу, но остановил руку над головой, потом тихо опустил кулак на стол. Веки его слипались. Голова упала на кулак. Рыцарь заснул.

К вечеру следующего дня был приведен Жак–дровосек. Рыцарь Жоффруа приказал дозорщику у палатки никого к нему не пропускать. Усадил дровосека на скамью и даже налил ему кружку вина, не забыв, конечно, и себя, и дружески похлопал Жака по плечу:

— Пей, пей, не бойся. Ну, как там у меня в лесу, всё хорошо?

— Чему там плохому быть, добрый сир? Птицы да звери.

— А может быть, иногда и люди попадаются? А?

— Это вы, сир, о порубщиках беспокоитесь? Какие там порубщики во время войны!

— Почему порубщики? Не встречал ли ты беглых?

— Нет, сир, не приходилось.

— Говорят, их в лесах полным–полно.

— Может, где-нибудь и есть, не знаю.

— Вот, например, в орлеанском. Ты там бывал?

— Приходилось. Давно.

— Дороги там знаешь?

— Там дорог нет, одни тропинки. Глушь страсть какая! Рыси да дикие кошки.

Рыцарь Жоффруа насупил брови и исподлобья в упор смотрел на дровосека:

— А вот мне достоверно известно, что там, в ближайшей отсюда части, есть люди — беглые вилланы, и немало их.

Ни одна жилка не дрогнула на лице

дровосека, — Не знаю, сир, что вам и ответить: сказать, что там нет людей, — значит обвинить кого-то во лжи, сказать, что есть, — значит самому соврать, потому что, когда я был в орлеанском лесу, там никого не видал. Мой долг, сир, предупредить вас, что не знающий тех тропинок может заблудиться и не выбраться оттуда и попадет в лапы рыси или кошки, а ночью там всякого зверья великое множество.

— Ну ладно, вот что, — перебил рыцарь. — Возьмешься ли ты провести в этот лес меня с моими людьми? Не беспокойся, для зверья у нас запасено оружие. Попробуем поискать и вернемся обратно, а тебе за это я отсыплю две пригоршни серебра. Согласен?

— Как я вам уже сказал, был я там давно На свою память рассчитывать не могу. Стар я стал. Люди добрые говорят, что мне скоро двести лет стукнет. Все может быть, не знаю. Ежели вы, добрый сир, обождать можете, я раздобуду одного человека — он там все тропинки знает. Надобно мне для этого дня три. А насчет денег не извольте беспокоиться, я и на одну пригоршню согласен. Куда мне, старику лесному, серебро?

— Ну что ж, давай человека. Да нельзя ли поскорей?

— Для вас, сир, постараюсь. — Дровосек встал и отвесил поклон: — Благодарю за почет! — и повернулся уходить.

Рыцарь Жоффруа встал и пошел рядом, похлопывая его по плечу:

— Смотри, к зиме чтоб дровишки мне были, да получше.

— Сами знаете, сир, Жак–дровосек плохих дров для таких сеньоров, как вы, не готовит. Бывало, привезешь вашему отцу в замок дров. Они выйдут, щелкнут пальцем по полену: «Звенит?» говорят. «Звенит», отвечаю. Они к депансье обернутся: «Выдай-ка Жаку золотой». Да упокоит их господь в своих райских кущах!

Рыцарь Жоффруа опустил голову и, осеняя себя крестным знамением, пробормотал:

— Amen.

Нуаро ждал своего хозяина у входа в палатку и бросился к нему, виляя хвостом и радостно повизгивая.

— Заждался! — сказал Жак, поглаживая собаку по голове. — Ну, идем скорей!

Нуаро всё сразу понял, помчался вперед, остановился, обернулся, ожидая хозяина. Когда тот подошел, Нуаро снова умчался вперед. Он безуспешно гонялся, лишь бы гоняться, за стрижами, скользящими в бешеном лёте над самой дорогой.

Жак шел в орлеанский лес. Шел и думал, как бы помешать рыцарю де Мории исполнить его замысел разыскать вилланов в орлеанском лесу. И не только помешать, но и проучить этого мерзкого человека так, чтоб он носа своего не совал больше в лес, ни в орлеанский, ни в какой другой. Заночевав в поле, Жак к полдню следующего дня пришел в лесной лагерь.

Как всегда, приход Жака–дровосека был радостен для вилланов.

Тотчас же все толпой окружили его, ожидая новостей, рассказов, а главное, добрых советов. На этот раз, однако, Жак заявил, что он намерен говорить только с некоторыми по весьма важному и пока тайному делу. Пусть выберут человек шесть. Так и сделали, и в число избранных, конечно, попали и Ив, и Проспер, и Сюзанна.