Повесть о Шурочке
Шрифт:
Огорчение и радость одновременно
«А разве может быть такое?» скажете вы. Да, представьте – может. Вот я вам расскажу, как это было, и вы поверите.
Стали мы к концу лета замечать, что всё чаще и чаще укладывать вечером Наташу приходила няня. Спросит Наташа: «А где же Мдзель-Анн?» А в ответ: «Да не знаю. Наверно, в концерт пошла». И улыбается. Или: «Сегодня бал у кого-то, пригласили всех барышень, и наша пошла». А Наташа любила, когда Мдзель-Анн ей на ночь читала, она к концу лета всё стала понимать по-французски и уже хорошо говорить научилась.
И наступил день, который мне запомнился на всю жизнь.
Гуляли мы с няней. На
Вдруг приходит в детскую Наташина мама. Сегодня даже красивее одета, чем обычно при гостях. А лицо радостное, но какое-то серьёзное. Садится. Наташу за обе ручки ставит перед собой и как-то не сразу начинает разговор: «Наташа, у нас радость, Аннет выходит замуж. Сегодня свадьба, поэтому у нас гости. Я знаю, ты её любишь и тоже порадуешься за неё. Правда? Да и за себя, потому что она останется навсегда в России и даже пока будет жить в Кронштадте и часто будет приходить к нам. Её муж – моряк. Но завтра они уезжают в свадебное путешествие во Францию. Аннет зайдёт с тобой проститься.
А сейчас няня наденет тебе твое любимое розовое платье, и ты придёшь к гостям поздравить новобрачных на минутку и подаришь Аннет на память вот эту чашечку. Красивая, правда?» Я ахнула, когда увидела очаровательную китайскую чашечку. (Наверно, капитан привёз её из Китая.) В дверь постучали: «Барыня, вас зовут». – «Иду, иду, – крикнула мама. – Ну, будь умницей!» – поцеловала она Наташу и быстро вышла.
Мы все оторопели: уезжает от нас наша Мдзель-Анн! Наташа стоит какая-то беспомощная, растерянная, опустив ручки… К счастью, пришла няня, села. Наташа уткнулась ей в колени и заплакала. А за ней, конечно, и я. А няня гладит Наташу по головке: «Не плачь. Ты уже большая, должна понимать. Радуйся за неё: ведь сирота она и бедная. А теперь будут хорошо жить. Он её баловать будет. Увидишь, какое богатое ожерелье у неё на шейке, – это он ей. А к нам ходить оба часто будут, пока в Кронштадте останутся. Привязалась ведь она и к маме, и к тебе. Плакать нельзя. А коли плачешь, значит плохо её любишь». – «Нет, хорошо люблю, но только… как же без неё?» – прохныкала она. «Радуйся её счастью. Вытри слезы, и давай одеваться. Вон, как я платье тебе накрахмалила, все залюбуются…» Наташа улыбнулась сквозь слезы.
А из столовой доносился весёлый шум пирующих, смех, музыка и крики заздравные и почему-то: «Горько». Странно даже: веселье, а «горько»?..
На следующий день, только мы проснулись, распахнулась дверь, и в детскую входит стремительным шагом пара, уже в дорожных костюмах. Мдзель-Анн и с ней… Боже мой!.. Да это же помощник капитана и его друг, который подарил Наташе Полишинеля, нашего Мяку. Вот кто теперь муж Мдзель-Анн. «Я так и знал, – заявил хвастливо Мяка. – Очень рад, что он не только меня удачно выбрал, но и жену, – и добавил: – Правда, она немного красивее меня», и рассмеялся.
Мдзель-Анн стала поспешно прощаться с Наташей. А её муж подошёл к нам, куклам, и торжественно пожал Мяке руку: «Я рад, что ты вылупился в этом доме. Этот дом приносит счастье. Я буду в Марселе и передам от тебя привет лавочнику, у которого я тебя приобрёл». – «И от меня, и от меня!» – кричала я, но он не слышал. Видя, как Наташа прощалась с Мдзель-Анн, я прослезилась, но Мяка мне строго сказал: «Опять хнычешь, глупая, разве ты не поняла, что Золушка нашла своего принца?» – «Да, да, это как в сказке, – согласилась я. – Ведь я плачу от радости за обоих». (Тут я не совсем сказала правду: к радости присоединилась капелька горечи разлуки.)
В дверь постучали: «Лошади поданы». – «До свидания, будьте счастливы!» – кричали мы уходящей паре. На сей раз мы были услышаны, потому что кричали вместе с Наташей.
В доме стало тихо. Все, видимо, ушли в парк провожать отъезжающих. И вдруг, после некоторого молчания, Мяка произнёс: «А Мдзель-Анн больше нет». Я возмущённо: «Как так нет? Она вернётся, мы её увидим в Кронштадте, мама сказала». А он своё: «И всё-таки мадемуазель Анн больше нет». – «Перестань меня дразнить, я сейчас заплачу», – уже захныкала я. «Но есть мадам Анн». – «А-а-а, поняла, ну это верно, – согласилась я и прибавила: – И всё-таки ты – противный дразнилка!» Он рассмеялся. А я успокоилась.
«На спячку»
Люди – какие-то всё же странные «существа», как говорит Мяка. Всё им что-то хочется, что-то надо. Всё им на месте не сидится. Уж казалось бы, как хорошо дома! Все дружные, весёлые – и музыка, и танцы дома бывают. Так нет! Глядим – капитан опять в море собирается, ремонт корабля торопит. И охота ему в эти океаны с бурями страшными, с акулами да буревестниками!..
Наташиной маме хочется в Петербург, в театр, в концерт. А зачем? – села да и сыграла сама, а то – сестру-музыкантшу пригласила, или скрипача знакомого…
И Наташа туда же: «Скорее бы мне вырасти! Поеду учиться в Смольный институт. Там столько подруг будет!» А разве мы не подруги? Мяка говорит: «Не разговариваем». А няня? Уж такая говорунья! Да приходит и Маша, что Мяку в парке забыла.
«Ой, скоро, скоро будет у нас спячка», – говорит Мяка. Мы испугались.
Вы не знаете, дети, что такое спячка? А Мяка-всезнайка объяснил. «Когда, – говорит, – мамы-девочки у кукол вырастают, они своих кукол или другим детям отдают, или «на спячку» убирают в сундук и берегут для своих будущих детей… Наташа нас так любит, что не захочет расстаться с нами и побоится отдать в чужую семью… Наверно, «на спячку» уложит. Ну что ж! Поспать, отдохнуть тоже неплохо (он любил поспать): спят же медведи в берлогах целую зиму. Ну, а мы и несколько лет проспать можем, пока детские руки или вообще человеческие нас не оживят, как Принц Спящую красавицу. Помнишь?»
И он напомнил мне картинку из сказки во французской книжке. Там в замке все сразу заснули. И король с королевой, и стража, и вся прислуга, и повар с большой ложкой в руках (хотел суп пробовать), и поварёнок – мальчишка, что кошку за хвост схватил, и кошка заснула – все, все… «И тоже они долго-долго спали, пока принц не пришёл и принцессу не разбудил. Вот так и мы будем спать. И даже интересно, как это мы проснёмся, и уже, может быть, совсем в другом городе, и разбудит нас другая мама-девочка. А теперешние дети будут совсем взрослые – мамы и папы будущих своих детей. Узнаем ли мы их?!» – размечтался наш Мяка и заодно так заговорил нас, что мы перестали бояться «спячки».
И вот наступил решающий для нас, всех кукол, день. Увезли нашу Наташу в институт. Наплакались мы все, расставаясь. И ждём нашей участи. Приходит няня уже убирать детскую. Тут уж будет другая комната для взрослых, может быть для гостей. Ведь часто приезжают из Петербурга с ночёвкой.
Вот подошла няня к нашему уголку и прослезилась. Ну и я, конечно, заплакала. А она, как всегда, ворчит: «Ишь, что вздумали – в институт девочку! Будто дома не научат, али в школе. А там, Бог его знает, какие учительницы – поди, сердитые… Да и девочки озорные бывают, ещё обидят нашу-то, ведь скромница она… А с куклами куда? Раздавать будут, что ли? – таких-то красивых…»