Повесть о Шурочке
Шрифт:
Мы все расхохотались. Учительница нахмурилась: «Ты говоришь совершенную чепуху, Мяка». – «Так я нарочно сочинил ерунду про чепуху», – заявил Мяка. Хорошо, что в руках Наташи зазвонил колокольчик – урок окончился, а то Мяке ещё попало бы. А Мякина чепуха, признаться, нам понравилась. И когда учительницы не было, мы её все распевали. Жаль, что Наташа не слышит. Вот бы посмеялась!
Но Мяка мог быть и
А ещё Мяка нам рассказал про Кронштадт. «Это, – говорит, город-крепость. Он защищает Петербург от нападения врагов с моря (ведь воздушного нападения сто лет тому назад не могло быть), поэтому здесь много военных кораблей с пушками и крепкие стены крепость, и много военных моряков. Стоит он на острове. Кругом вода, и попасть в Петербург можно зимой на лошадях (машин тогда тоже почти не было, только в Петербурге редко попадались). А стает весной лёд, тогда можно и на лодке, на катере, на яхте».
Вот какой у нас Мяка: и шутник, а всё знает. Мы все его полюбили.
Мишка настоящий, живой
Матрос Шевченко очень любил мою маму-Наташу и упросил её папу-капитана разрешить для забавы девочки привезти в дом настоящего живого медвежонка. Где он его взял? Оказывается, во время отпуска он охотился в лесу и там подобрал сиротку-мишку (его мать-медведицу убили).
Всё это я услышала в кухне, когда няня с Наташей (я у неё неотступно на руках) пришла за молоком. «Сам-то (это капитан), – сказала кухарка, – любит животных, а уж дочку ещё больше. Ну как не побаловать девочку! Разрешил держать медвежонка в комнате Шевченко. Но строго-настрого запретил выводить медвежонка из каморки, когда его самого нет. Только при капитане и на поводке».
Как Наташа была рада увидеть настоящего мишку, такого смешного шалуна! Он ей и нам очень понравился и казался совсем не страшным, а забавным.
Но вот однажды пришли мы с прогулки: няня, Наташа со мной и Мякой в коляске. Няня с Наташей разделись и пошли мыть руки, а нас в коляске оставили в прихожей. Слышу, кто-то позвал Шевченко, а дверь в его комнатку выходит в переднюю. Он быстро вышел и не закрыл плотно за собой дверь.
Вдруг эта дверь распахнулась, и из каморки выскочил медвежонок. Теперь, без поводка, он мне показался страшным. Шалун-мишка увидел пёстро одетого Мяку и хвать его лапой – поиграть с ним, видно, захотел. А вы знаете, дети, какие у него когтищи?! Вмиг Мяка очутился в его страшных лапах. «Ай-яй-яй! Спасите!» – закричала я. Но ведь люди не слышат, не понимают. Мишка поволок Мяку в столовую, что рядом.
А там как раз был накрыт стол – ждали гостей. Я не видела, что там происходит, но услышала страшный крик прислуги и затем звон разбитой посуды. Няня потом рассказывала, что медвежонок вцепился когтями в скатерть, хотел что-то стащить со стола и через минуту уже барахтался под скатертью и всем, что на нём: тарелки с едой, рюмки, бутылки с вином – всё, всё разбилось и пролилось.
В переднюю, где я оставалась в коляске, вбежал взлохмаченный и сердитый Шевченко (первый раз его таким вижу), таща за собой на полотенце испуганного мишку. Мне их обоих было жалко – воображаю, как им обоим попадёт! Но Мяка, Мяка! «Что с ним?!» – подумала я.
А с ним произошла беда: «Мишка разорвал Мяке ногу, – сказала вечером няня. – А уж посуды перебил – не счесть!» Наташа заплакала – всех жалко: и Мяку, и Шевченко, и мишку. Мы все притихли – что-то будет?!
Как попало Шевченко, не знаю, а медвежонок исчез из дома. «И правильно, – заявила няня. – Нечего зверей в квартирах разводить. Ещё не то могло бы случиться. Боже упаси!» И ещё долго про себя ворчала на «барина». Это значит на капитана… и на Шевченко. Но негромко.
А Мяки тоже три дня не было. Я думала, что мишка его съел. Но на четвёртый день появился, немного грустный. И я увидела, что одна нога у него короче и немного тоньше, видно, пришлось, зашивая, ему ногу подрезать немного.
Но Мяка у нас – настоящий мужчина. Когда Тамара не очень деликатно ему заявила: «Ой, у тебя одна нога короче», – он ответил шуткой: «Ничего, зато другая длиннее». Шутка хорошая, но мне почему-то не хотелось смеяться. А Наташа Мяку ещё чаще стала брать с собой гулять. И ещё попросила тётю сшить ему новый костюм.
Однако выдумщиком он остался по-прежнему. И стал как-то больше фантазировать. Вот пример. Тамара все приставала к нему с вопросами: «Тебе было очень страшно, когда тебя схватил медвежонок?» – «Да нет, не очень. Я и не в таких когтях побывал», – сказал он небрежно. «Ой, расскажи!» – в один голос попросили мы все. «Ну, не сегодня, я спать хочу!» – и замолчал. Тут уж проси-не проси, – слова не добьешься. Но на следующий день…
Мякин рассказ
Про бурю на море вы уже знаете от Шурочки. Только она эту бурю слышала, но не видела, а я не только видел, но страшную силу её на себе почувствовал, потому что на палубе очутился в самый разгар её. Вот как это было.
Мой хозяин, который меня купил в Марселе, в лавочке, где и Шурочка продавалась, сдружился с рулевым. Это важный человек на корабле. Он стоит за рулём (называется штурвал) и управляет кораблём. Куда повернёт штурвал – большое колесо, – туда корабль и пойдёт. А капитан ему приказывает, куда повернуть, значит, он ещё важнее рулевого.
Вот слышу, мой хозяин-офицер с рулевым поспорили. Тот говорит: «Будет большая буря скоро – буревестники летают, и ветер тучу гонит». А мой хозяин возражает: «Какая буря может быть в море? Это в океане бури сильные бывают, а здесь – пустяки, да и погода солнечная». А рулевой своё: «Нет, будет буря». А мой офицер: «Нет, не будет! Давай поспорим: если я выиграю, то ты мне отдашь то, что в Марселе купил. Если ты – то я тебе отдам, что там купил». «Хорошо, – отвечает, – давай! Только ты мне покажи, что ты купил: мой прекрасный нож новый, что я там приобрёл, ты уже видел», – говорит рулевой. «Ладно», – ответил мой офицер и принёс меня (конечно, вынув из яйца) на палубу. Ну, понравился я штурману, говорит: «По рукам». Это значит – согласен.