Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Шрифт:
А в Новгороде, когда узнали, что из Киева идет Добрыня крестить народ, разметали мост через Волхов. Вышли к берегу с оружием, выставили две камнемётные машины. И жрецы старых богов — валхвы мутили народ, и тысяцкий Угоняй кричал: «Лучше нам помереть, чем дать богов наших на „поруганье“». И гневливая толпа тоже кричала и разорила дом Добрыни, в котором жил он раньше в Новгороде, где и теперь ещё улица зовется Добрыниной. А когда Путята с дружинниками всё же переправился через Волхов на лодках и стал хватать крикунов, началась свара. Пришлось дружинникам пустить в ход мечи. Еще больше пролилось бы, наверное, крови, но Добрыня догадался тогда поджечь дома на берегу. Новгородцы испугались, что выгорит весь город, побежали тушить. После этого и покидал Добрыня идолов в реку, а людей погнал креститься.
Древняя страна ромеев — Византия, прячась за своего незримого бога, издавна вела с Русью хитрую игру, натравливала степняков печенегов. Даже храбрый, аки пардус, князь-воин Святослав и тот… За малым не дошёл до столицы Византийской империи Царьграда, а голову свою буйную сложил в бою с коварным племенем степняков. До сих пор в его черепе, оправленном в серебро, на потеху врагу играет вино, и печенежский хан, похваляясь обманной победой, как из чаши, пьет из княжеского черепа. Византийским золотом оплачена безвременная смерть Владимирова отца Святослава. Византия смертельно боялась русов, именуя их не иначе как варварами, идолопоклонниками.
С тех пор как Русь, подобно иным народам Европы, признала христианство, и разговор иной. Ну что ж, пусть едут послы, и торговые люди, и попы. Худой мир лучше доброй ссоры. Добрыня отложил записки монаха, достал с дубовой полки одну из своих любимых книг — записки плавателя Козьмы Индикоплова, совершившего путешествие в неведомые земли. Недавно по заказу боярина монастырский инок сделал с нее список. Он был весьма искусный мастер своего дела. Каждая буква стояла в ряду прямо и ровно — уставом. В чёрно-чернильном строю ярко выделялись писанные киноварью заглавные литеры с тонким рисунком. Долго — изо дня в день, из месяца в месяц — писал ее инок. И когда, наконец, закончил, то на радостях вывел на последнем листе: «Доволен писец, написав последнюю строку, как вол, отрешившийся от ярма, как корабль, приставший к пристани, как жених, пришедший к невесте». Рукопись вышла отличная. Она несомненно понравится даже такому книжнику и тонкому ценителю, как митрополит. Митрополит и сам собирал книги, и имел там у себя в Константинополе отличную библиотеку. Некоторые книги он привез с собой в подарок боярину.
Надо будет велеть перевести на русский язык песни слепого поэта Гомера о великой войне греков с Троей и её героях и переписать ещё одну рукопись, которая тоже очень нравится Добрыне, — об орле, что живет сто лет. А когда отрастает клюв его, и слепнут очи, и не может он больше охотиться, орел взлетает на высоту и свергается на камни.
Но почитать боярину не удалось. На лестнице раздались топотливые детские шаги, и в библиотеку влетел без спросу кудрявый русоголовый отрок и повис на шее у отца.
«Кто может сравниться с Добрыней? И храбр муж, и мудр. И меч его быстр, и слово востро. И в бою удачлив и в словесном споре хитёр» — вот что говорили люди о его отце. А когда тот на своем красавце коне во главе княжеской дружины выезжал из дворцовых ворот, народ, толпившийся вокруг, кричал ему славу.
Дома отец бывал редко. Но все равно все напоминало о нем. Мальчик любил разглядывать развешанное по стенам в большой гриднице оружие, добытые на охоте звериные шкуры. И, поднимая обеими руками тяжёлый отцовский меч, мечтал о том времени, когда сможет удержать его так же крепко, как отец.
А когда отец возвращался из похода…
Нет, не зря говорили люди, что Добрыня умеет и дело делать, и веселие разжечь. Ввечеру в доме от факелов становилось светло как днем. Пели и плясали гусляры и скоморохи, громко кричали и смеялись гости. А потом все стихало и на крут выходил отец. Он сочинял и пел былины — о боях и дальних походах, о богатырских подвигах храброе. Но лучше всего было, когда они оставались вот как сейчас вдвоем. Мальчик взобрался к отцу на колени. Взгляд его упал на клетчатую доску, на которой стояли резанные из кости фигурки. Он уже знал: передние, похожие на воинов в шлемах, называются пешками. Они и есть самые простые пешие воины на этом клетчатом поле боя. Двигаются только вперед по клетке.
Приближенный челядин сказал, что воспитатель просит разрешения взойти к боярину. Добрыня кивнул. Сын сполз с его колен и с опаской посмотрел на дверь. Опасаться было чего. Сегодня в школе учитель велел писать буквы. Мальчики достали из чехольчиков писала, склонились над листками бересты. Он тоже прилежно трудился и выдавил писалом на своем листке и «Аз», и «Буки», и «Веди», и «Глагол». Но потом ему наскучило работать, и, не дописав до конца строчку, он нацарапал под ней страшную морду с усами и вывел под ней «Се Глеб». Потом тихонько толкнул в бок своего соседа Глеба и показал ему свою бересту. Глеб покосился на усатую морду и на своей бересте тоже нацарапал, да не одну только морду — целое чудище с рогами и хвостом. «Се Констан…» — стал он выводить под чудищем. Но Константин не дал ему дописать свое имя под хвостатым чудовищем. Потянул к себе Глебову бересту. Глеб не давал, отталкивая Константина. Их возню заметил учитель и отобрал бересты. И вот теперь в руках у воспитателя была та самая береста с усатой мордой, которую ему передал учитель.
Воспитатель рад был бы умолчать о случившемся, но не смел — боярин интересовался учением сына и велел обо всем докладывать. Сам Добрыня, хоть и славился вежеством, в отрочестве не знал книжного учения. Тем более пекся о детях. На седьмом году подарил сыну сумку из тисненой телячьей кожи. Воспитатель по утрам укладывает в нее можжевеловую дощечку, на которой искусным мастером красиво вырезаны все буквы азбуки, листки бересты и костяное писало в шитом жемчугом чехольчике. А забирая своего питомца после учения, не забывает все снова проверить. Потому что хитрые школяры, меняясь между собой безделками и балясинами, норовят выменять и резанное из кости писало с рыбьей головой на конце, и жемчужный чехольчик, и даже эту сумку. Такой ни у кого больше нету, и другие ученики носят свои доски в руках, а чехольники с писалами привязывают к поясу.
Сегодня, когда они возвращались из школы, воспитатель всю дорогу наставлял своего питомца. Велика польза грамоты. Не зря князь Владимир велел собрать боярских детей на книжное учение. Вот одолеет он азбуку и цифирь, а потом будет дальше впитывать мёд науки. Изучит и греческий, и латинский, и иных земель языки, прочитает книги учёных мужей древности, коих немало в отцовской библиотеке. Даже девиц из хороших семей учат книжной премудрости. Тем более стыдно лениться отроку. Но мальчик слушал вполуха. Его развлекали проезжавшие мимо дружинники в блестящих кольчугах и шлемах, боярские возки, запряженные быстрыми конями, коробейники, продававшие, сласти, игрушки, и сама улица, казавшаяся после школьного сидения праздничной и веселой. И воспитателю приходилось крепко держать за руку глазевшего по сторонам питомца, чтобы, не дай бог, не попало боярское дитя ненароком под копыта коню, на котором очертя голову скачет, не разбирая дороги, дружинник, или под бешено несущийся боярский возок.
Теперь же воспитатель стоял в дверях, держа в руках злополучную бересту. И надо же было ему нарисовать на ней звериную морду. Другие мальчики тоже случалось баловались. Вот недавно в церкви, куда их водил учитель во время службы, вертелись и толкались, а иные своими писалами, а то и просто ногтями от нечего делать царапали на стене смешные рисунки и надписи, как они сегодня с Глебом на своих берестах. И учитель, заметив, ругал озорников, и поп батюшка сердился. Но церковную стену нельзя было взять и принести показать отцу, как эту бересту. Воспитатель так и не успел ничего сказать. Челядин доложил о приезде митрополита. И боярин, спешно отослав сына, вышел в увешанную коврами и оружием гридницу навстречу важному гостю.