Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Шрифт:
Отец Фёдор с Алёшей вошли на подворье боярина Ратибора. За частоколом возвышался двухэтажный терем. К нему вела выстланная тесинами дорожка. Отец Федор как-то присмирел, даже, казалось, немного струхнул, когда важный челядинец, отворив двери, строго поглядел на него.
— К боярину крестник его… Нет, пускай один взойдет… Я подожду во дворе… — забормотал он.
Нескоро воротился Алёша из боярских палат. Знать, было о чём поговорить боярину с молодым поповичем. И прямо с крылечка зашагал через двор быстрыми шагами, будто спешил по важному делу.
Дело и впрямь было спешное. Боярин посылал своего крестника в Киев. Отправляться велел тотчас же. На дороге в указанных местах будут
Вот и все, что сообщил Алеша отцу. Да еще поведал — не удержался, — что посылает его боярин с важным поручением к самому Добрыне — известному храбру, дяде Великого князя, бывшему княжескому воспитателю.
Так нежданно-негаданно снова покинул Алёша отчий дом. Мало погостевал. Недосыта поел припасенных матушкой домашних яств. Не догулял на игрищах. Оглянулся в последний раз на резные конские головы, застывшие на воротных столбах. Махнул на прощание рукой отцу с матерью, сестрам. Ускакал… Ускакал туда, куда звала его жизнь.
И никому не сказал о самом главном. А дело было такое: проговоришься — и голову потерять недолго. Вез Алеша тайную весть, о которой шепотом прошептать и то страшно. Не о простом людине грешном, не о купце тароватом и даже не о боярине знатном шла речь — о княжиче, что замыслил недоброе против отца своего, против Русской земли.
Не обидел бог детьми Великого князя. Один за другим подрастали сыновья. Чуть войдут в разум — выделяет им князь города и земли на княжение — мало ли земли в Русском государстве, хватит на всех. И самому спокойнее, когда сидят посадниками всюду не чужаки — родная кровь. И вот теперь, кто осмелится сказать наветное слово отцу против сына, что замыслил он отойти, отделиться. Это ведь не ветвь обрубить у дерева. Не просто блудный сын собирается уйти из отцовского дома. Княжич отойдет не с пустыми руками — обломит кус родной земли, оторвет от родины. Не просто ссора поднимется — брань, сеча меж своими, польётся кровь… Вот с какой вестью посылал своего крестника боярин к Добрыне, храброму воину, первому советнику Великого князя.
Итак, в Киев с тайным поручением спешно поскакал Алёша Попович. В стольный град к князю Владимиру Святославовичу поехал, как нам известно, и Илья Муромец. И мы тоже сейчас отправимся в древний Киев.
3
Тихо плещут широкие днепровские воды. Курится над водным простором предутренний туман. Перевозчик черен и поджар от ветров и солнца, накинув на плечи овчину, подремывает у крутого песчаного спуска на том самом месте, где когда-то сидел Кий, от которого и пошел город Киев.
Одни сказывают — был он князем племени полян. Другие говорят — простым перевозчиком. Вот так же возил через днепровские воды на смоленом плоту народ — пеших и конных, одиноких путников и обозы торговых людей. А потом вместе с братьями построил город, который и назвал Киевом. Жили братья работяще и дружно, плодились родом. Только у сестры Кия Лыбеди не было счастья. Какое девичье счастье? Любовь того, кто мил душе. Обманулась Лыбедь в своем любимом. И опостылел ей город брата, родные места. Улетела бы, да крыльев нету. Ушла бы на край света, да ноги девичьи не привыкли далеко шагать. Бросилась Лыбедь в речку и уплыла. С тех пор и прозвали речку Лыбедью.
Ласково
— Эй, кто там на перевозе! Проснись!
Вскакивает, не доглядев сна, перевозчик. И то — пора. Скоро встает солнце. На другом берегу Днепра уже пылят по дороге возы, как овцы, сбиваются в кучу у перевоза. Подгонит перевозчик плот, погрузит телеги, коробейников, странников и, отпихиваясь шестом, двинется назад. Возы скатятся с плотов и поползут по дороге.
Вот и застава. Возле ворот стража и мытники. Собирают за провоз мыт. Тут черед. Чудно! С тебя же ни за что ни про что дерут клок шкуры, да еще и мытарят. Жди-дожидайся теперь. Но делать нечего. Дальние сбились борода к бороде. Толкуют о жизни. Раньше, говорят, вольней было. Каким богам хочешь, таким и молись. У Перуна проси победы в бою. У Волоса — скотьего бога — кормов, приплода в. стаде, удачи в торговых делах. У мудрого Даждьбога — умения в кузнечном Зеле или ином ремесле. И боги были ближе. Волос стоял тут же на Подоле у рынка. Другие боги на главной площади города, возле княжеского терема. Тут и приносили им дары и жертвы — мясо заколотых животных, снопы первого урожая.
Нынче же сказано: то были поганые языческие идолы. А истинный бог есть один. Он незрим и восседает высоко на небе. Идолов потопили. Людей тоже загоняли в Днепр и Почайну и в иные реки, коих много на Руси, — креститься. А на том месте, где стояли старые идолы, построили храм нового христианского бога — церковь с золотыми куполами. Издали видать, как сияют они в синем небе.
Черед хоть и медленно, но движется. У самых ворот возы загородили дорогу — ни проехать, ни пройти. Разве это порядок? Стражники растолкали возчиков. Туда ли, сюда ли — двигай.
Шумит многоязыкая торговая площадь. По всему свету славится город Киев своими богатыми рынками. С самой весны, как только вскрываются реки, пристают у киевских причалов иноземные ладьи с выгнутыми резными носами. Приплывают от самых северных морей из Варягов, по теплому Русскому морю из Греков. Вся гладь широких днепровских вод расцвечена парусами. Загорелые гребцы по наклонным помостам выкатывают на берег бочки, в которых плещет дорогое вино, таскают на плечах корзины с нежными и пахучими заморскими фруктами, коробья и кули с грецкими орехами. На причалах поскрипывают блоки и прямо с кораблей по воздуху на канате плывут тюки с фландрскими сукнами, византийскими нарядными паволоками. Приходят караваны и сухим путем из чужедальних земель, что лежат за высокими горами, за сыпучими песками, за бескрайними степями. Именитые купцы ведут торг по большому счету. Привозят дорогие шелка, мягкие пушистые ковры, драгоценные украшения, обливную, расписанную тонким узором посуду. Покупают меха, мёд, воск, хлеб, рабов.
Зимой, когда водный путь окован ледяным покровом, у причалов не маячат паруса ни чужих, ни своих кораблей. Но киевский рынок шумит по-прежнему. Кричат, зазывая покупателей, кузнецы — выбирай серпы, косы, подковы, колеса — запасай летом сани, а зимой телегу. Горшечники предлагают корчажки на выбор — большие и малые, простые и облитые, расписанные узором. Монахи-коробейники продают собственного письма иконы и чулки-копытца, вязанные братией в долгие осенние вечера. Смерды ранним утром везут по санному пути в город свежую снедь: истошно верещащих поросят, покорные туши свиней и овец, кур, масло, молоко, овощи. Что тут продадут подольскому работному люду, что повезут дальше, вверх по горе, туда, где, окруженный зубчатой стеной, детинцем стоит дворец князя Владимира, боярские терема, дома богатых горожан.