Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Шрифт:
— …немея… емся…
Значит, мы правильно угадали. Рядом с Ильей — сын.
Сокольник! Красивое имя, не правда ли? Оно-то и помогло Илье найти своего сына.
Давно уже шла молва о молодом силаче, что вырос за диким полем, в половецких вежах. Свой такой подрастал бы — радовались:
«Вот она какая, наша смена, молодое поколение!» Хвалили бы: «Совсем юный отрок, а проявил себя храбрецом! Выстоял один против силы! Отбился! Жизни молодой не жалея, отстоял родное гнездо! Не отдал его на поругание!»
Про чужого говорили:
«Показал свои зубы — волчонок! Ишь, как ощерился, когда тронули его логово! — И, чувствуя собственную несправедливость, добавляли: — Оно, конечно, зверь и то свою нору защищает».
А дело было так: разведка донесла, что половецкая конница во главе со своим ханом вдруг снялась и ушла, оставив на месте кибитки и стада.
Получив это известие, киевский князь спешно собрал думных бояр. Впрочем, долго думать, куда и зачем подались половцы, не приходилось. Из-за моря от греков скоро должен был прийти большой караван. Ушли туда, в Царьград, киевские купцы — гречники ещё весной. Назад ждали их — если плавание будет благополучным — в середине лета, примерно после Петрова дня. Вот и отправился половецкий хан к Днепровским порогам, встречать в этом гиблом месте русскую торговую флотилию.
Князь в гневе шагал по залу, ругался как самый последний смерд:
«Чтобы кони твои передохли от безводья и зноя! Чтобы дружину твою поганую мор свалил посреди степи. Чтобы брюхо твое раздуло, как у коровы, объевшейся худой травы. Чтобы тебя волки вместе с сапогами сожрали, проклятый!»
Да и как было не ругаться? Только недавно заключили со степнеками мирный договор. Обязались половцы по тому договору беспрепятственно пропускать через свои степи и посланников, и купцов, и духовных лиц, словом, всех, кто будет ехать с охранной грамотой Великого князя. А чтобы не зарился хан на чужое добро, отправили с послами в половецкое становище дорогие подарки: золотую посуду и шёлковые ткани, меха северных лесов и бронзовые зеркала киевской работы, до которых так охочи половчанки, меды, и вина, и оружие, кованное самыми искусными мастерами.
Всё взял хан с большой охотой. Клялся в любви и верности, князя киевского по-родственному называл братом. И вот на тебе, пожалуйста! Разинул рот на чужой каравай!
«Ах ты, сукин сын! Змий подколодный! Шелудивый пес — вот ты кто!» — гремело па весь дворец.
Слыша гневный голос свекра, пряталась наверху в своих покоях невестка князя, затыкала ладошками уши, плакала на груди у няньки-половчанки. А князь все честил друга своего заклятого, нового своего родственника. Тогда вместе с дарами, чтоб верней скрепить договор, послал князь к половцам и сватов. Просил хана отдать дочь в жены своему сыну, молодому княжичу. Привезли сваты сокровище — немытую царевну, Она уже готовится подарить князю внука — раскосого половчонка. И на это согласен стольный киевский князь. Только и ты, дорогой сват, поимей совесть! Так нет же. Не оглянешься — разграбит милый родственник караван. А в том караване половина товаров принадлежит киевскому князю. Есть там свои доли и у бояр. Подумали думные бояре и решили: «Криком делу не поможешь! Надо собирать дружину и спешно идти к Днепровским порогам, чтобы оказаться там раньше, чем прибудет караван…» Киевский князь со своей дружиной ушёл в поход, а в это время молодой черниговский князь и его братья тоже собрали своих приближенных и выступили с заманчивым предложением: пока половецкий хан далеко, напасть на его становище. Там, по слухам, под небольшой охраной остались женщины и дети. В половецких кибитках можно многим разжиться. Хоть и дикий народ степняки — ни земли не пашут, ни домов не ставят, — а насчет всякого добра соображают неплохо. Любят и золото, и серебро, и драгоценные каменья. Кибитки их — в коврах, а жены — в шелках. Что ж, было ваше, станет наше! Самое время сейчас нагрянуть на степняков, пока нет их главных воинских сил. Быстро собрались черниговцы в поход и пошли искать половецкие вежи. Искать, потому что нет у половцев постоянного места жительства. Кочуют их орды по степи, отделясь пространством одна от другой. Правда, в последнее время, заключив договор с кем-нибудь из русских князей, просят иной раз половцы у него город. Князья охотно пускают их в пограничные городки. Мирные степняки жителей не обижают. Напротив, сами же защищают границы союзного княжества от нападения других удельных князей, от своих же братьев-степняков. Но сами за городскими стенами пребывают недолго. Переждут морозы и метели, а как только засветит весеннее солнце, складывают свои кибитки на телеги, грузят скарб и вместе со стадами откочевывают в степное раздолье. Пасут свои несметные стада и сами движутся следом за ними. У каждого рода свое кочевье. Степь широка. Места хватает всем. Тучнеют на сочных кормах коровы и овцы, дичают в табунах кони. Осенью ловят их степняки арканами и гонят в приграничные города на продажу.
Дождливое лето хлебам во вред, траве — на пользу. Стоят в степи травы в человечий рост, не выгоревшие, зелёные. А над ними бескрайнее небо — тоже невыцветшее, как обычно в летний зной, синее, яркое.
Неожиданно встретился дикий табун. Едва своих коней уберегли. Бывает, что и привычный к седлу боевой конь, встретясь в степи с вольными сородичами, словно вдруг вспоминает былое, выходит из повиновения, норовит скинуть со своей спины всадника и, увлекаемый табуном, несётся вслед за ним, не разбирая пути-дороги. И не понимает он, что, когда кончится безумный бег, дикие кони и закусают, забьют и его, и всадника.
Высланная вперёд разведка выследила половецкое кочевье. Теперь шли осторожно, таясь в высокой траве. И вот уже хорошо видны островерхие войлочные кибитки. Возле каждой несколько телег. Съедят стада, траву в округе, мужчины пригонят из степи быков, запрягут их в телеги по шесть, по восемь в каждую. Разберут кибитки. Уложат на возы жерди. Сами сядут на коней. Женщины скатают войлоки и ковры, упакуют в сумы одежду, посуду, резную утварь. Посадят на телеги детей, сами сядут. И орда двинется дальше. А пока жизнь идет споим чередом.
От котлов, подвешенных на жердях над кострами, доносится мясной дух. Как галчата, кричат, играя, черномазые ребятишки, слышится звонкий смех. Это смеются, сидя на разостланных кошмах в тени большой белой кибитки, ханские жены. Вот одна, молодая, узкоглазая, взяла бронзовое, оправленное в серебро зеркало — подарок русского князя — и глядится в него, сверкая белыми зубами. Черные косы змеями вьются по спине, унизанные монетами и бляхами, сверкают на солнце золотой чешуей. Другая, постарше, распустила волосы, будто воронье крыло. Что-то крикнула. Из кибитки вышла девушка с серебряным тазом и узкогорлым кувшином в руках. Светловолосая, в драной одежде. Должно быть, пленница, рабыня. Ханша ещё что-то сказала. Рабыня мигом раскатала поверх кошмы пушистый ковер, уложила атласные подушки. Пододвинула к ним таз, наклонясь, стала выливать из кувшина кислое молоко. Неосторожно пролила мимо таза. Несколько капель упало па ковер. Ханша, сердито крикнув, ударила служанку ногой. Та испуганно прикрыла лицо. Ханша улеглась на ковер. Плечи на подушках, голову откинула. Рабыня опустилась на колени и принялась мыть в молоке черные волосы повелительницы. Лежит ханша, глядит в небо, покрикивает на рабыню и не знает, что вот сейчас, вот сейчас из высокой травы с криком и гиканьем выскочат русские воины с обнаженными мечами. Последнее, что увидит ханша, — это счастливое лицо своей рабыни. А потом кто-то схватит её за волосы, рванет, полоснёт мечом, и померкнет в её глазах небо.
Отчаянным криком кричат половчанки. Хватают детей, пытаются бежать. Но в степи далеко не убежишь. А на крик кто придёт? Хан далеко. Ушёл и лучших воинов взял с собой. А русские ратники, дружинники князя уже обшарили ханский шатер, уже схватили вторую жену хана, скрутили руки, перекинули через седло. Уже согнали женщин и детей. Уже кинулись и степь за табуном и теперь, рассыпавшись в густой траве, ловят лошадей.
Видно, много коней и скота у половецкого хана. Солнце перевалило за полдень, а ратников все нет и нет. Князь, притомившись, прилег на ковре в ханском шатре. Велел отрокам разбудить себя, как только пригонят табун. Надо не задерживаясь двигаться назад.
Лежит русский князь в шатре половецкого хана и тешится радостными мыслями. Вот как славно получилось! Богатая добыча оказалась в половецких становищах! То-то будут завидовать его удаче другие князья. Будут обижаться, зачем один ходил, зачем их не позвал. Как хорошо, что пошел он с одной своей дружиной. Вся добыча теперь принадлежит ему. Только что это за крики раздаются у шатра?
Князь зовёт доверенного слугу. Но тот уже и сам влетел в шатер: «Беда, князь. Половчане!»
«Какие половчане? Откуда? — проносится у князя. — Неужели вернулся хан?» Но размышлять некогда. С мечом в руках князь выскакивает из шатра. А навстречу ему летит с копьём наперевес всадник — без кольчуги, без шлема. Русые волосы, синие глаза. Видом свой, русский, а кричит, как половчанин. Налетел, ударил, сшиб, пронзил копьем! Так бесславно погиб в половецком становье молодой князь. Погибла и большая часть его дружины. А тех, что остались в живых, отпустили потом половцы за большой выкуп.
«И что же было? — спрашивали люди, услышав невеселую повесть о бесславном походе черниговцев. — Неужто и в самом деле вернулся хан?»
«Да нет, — отвечали уцелевшие участники похода. — Хан был далеко. И взяли бы мы тогда большие богатства, если бы не тот молодой богатырь, который князя сразил. Он ещё в степи, когда погнались мы за ханскими конями, налетел, невесть откуда. Горяч и силён. И рука у него тверда. И отваге его нет предела».
Так впервые узнали на Руси о молодом богатыре, что вырос в половецких вежах. Говорили, сам хан полюбил его, приблизил к себе, обласкал.