Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Шрифт:
Теперь, после того как снова вспыхнула вражда между киевским князем и ханом, не раз набегают половцы на Русскую землю. И с передовыми их отрядами всегда идет тот богатырь. Многих воинов сразил он. Похваляется, что убьёт самого Илью Муромца.
Дошли эти слухи и до Ильи. Илюша только плечами пожал:
— Что ж, может, когда и встретимся.
В дни Илюшиной молодости и правда случалось богатырям выходить перед войском, сражаться один на один. В таком поединке прославился тогда Ян Усмович — Кожемяка. Илюше видеть этого Яна не довелось. Пограничный полк, в котором был тогда Илья, сражался в другом месте. Но о бое молодого Кожемяки с печенежином знали всё. А уж как победе его радовались! Радостно было, что победил хвастуна печенежина свой русский, совсем молодой отрок. А ещё были все они довольны, потому что Ян этот не боярин, даже не дружинник, а простой парень, такой же, как плотник Ждан, или сын кузнеца Годин, или Данилка-охотник, или сам Илюша — смерд-хлебопашец. Уже и нет никого на свете из старых друзей-однополчан. И Годин и Ждан убиты в боях с половцами. Данилка сам свою смерть призвал, бросившись на копьё. Не хотел стать соглядатаем среди своих, как требовал князь. Задумался Илюша и не слышал, что дальше говорили ему про молодого половецкого богатыря. Да и чего о нем разговаривать. Теперь один на один давно уже не сражаются. Битва ведется по всем правилам военной науки. На то и князь есть, и воевода, и прочие смысленные в воинском деле мужи. Они и думают, как построить перед боем войско. Какие полки — в чело, какие — по крыльям. Где лучше поставить пеших лучников, где конную дружину с мечами и копьями, где ополченцев. Кого сразу вести в бой, кого скрыть до времени. А простые ратники — что? Где велят, там и бьются. Конечно, если случится встретиться в бою с этим половчанином, у которого еще молоко на губах не обсохло, не придется ему больше похваляться. Немало было таких хвастунов. Одни уже под землёй лежат. Другие, хоть и ходят по земле — выкупленные сородичами из плана, — ещё больше умножают славу Муравленина.
Илья и вовсе позабыл бы, наверное, про половчанииа, да тот о Муравленине не забывал.
Русский лагерь готовился к бою. Илья сидел, прислонясь спиной к телеге, перематывал портянку.
— Воевода, — окликнул Муромца один из дружинников, — тебя тут человек спрашивает.
Илья натянул сапог, поднялся, вышел из-за телеги. Рядом стоял человек со шрамом.
— Наконец-то дошел до тебя! — сказал он. — Я тебя давно ищу, с той поры, как вернулся.
— Рад тебя видеть, — сказал Илья.
— А я не просто свидеться с тобой пришел, — сказал человек со шрамом и покосился на дружинника, — слово одно хочу тебе сказать.
— Говори. Здесь все свои…
— Я искал тебя, чтобы предупредить: поостерегись! Помнишь того парня русского, что у половчан видел?
— Парня? У половчан?..
— Да борца, которого ты вместе с другими выкупить хотел…
— А!.. Ну и что?
— Ищет он твоей головы. Эта думка у него в башкё засела ещё с той поры, как увидел он тебя. А боец он, по правде говоря, изрядный. Да ты и сам видел. А сейчас он и вовсе в силу вошёл. Из-за него, можно сказать, я и в плену очутился. Когда увёз ты Соловья, я сбежал и подался на Черниговщину — я оттуда родом. А к Соловью попал, как и ты. Только ты… А я остался, душу продал. Ну, а потом поступил я в дружину черниговского князя. Вот с ним и пошел, на свою беду, в половецкие степи. А этот богатырь половецкий славу ловит, будто дикого коня. А главное, хан обещал, если убьёт тебя Сокольник…
— Сокольник? Ты сказал Сокольник? — закричал воевода так громко, что дружинники, сидевшие неподалёку кружком, удивленно оглянулись.
— Сокольник, — недоуменно повторил Илюшин знакомец. — А что?
— А мать его? Как мать его звали? — Теперь воевода уже не кричал, а пересохшими губами опросил шёпотом.
— А я почем знаю! Родила сука змееныша и умерла… — в сердцах сказал человек со шрамом, и опять не успевает договорить. Илья наотмашь ударил его, и тот полетел наземь.
Дружинники опешили. Первый раз видели они, как, воевода Муромец нот так — ни с того ни с сего ударил человека, да еще немощного старца. Илья уже и сам спохватился, помог подняться своему незадачливому вестнику, сказал:
— Ты того… Не обижайся…
С тех пор ходил Илья будто не в себе. Твердил: «Сокольник! Сокольник! Сокольник!»
Это они с Ладушкой загадывали: «Родится сын — назовем Сокольником». Никогда — ни раньше, ни потом — не слыхал Илья, чтобы кого-нибудь так называли. Должно быть, Ладушка и придумала: Сокол, Сокольник. Она ведь ждала ребенка, Ладушка. Все эти годы думал о ней Илья. А вот о ребенке ни разу и не вспомнил даже. Да а как было о нём вспомнить, когда он ещё и не родился тогда — их ребёнок. Только имя успели они придумать будущему сыночку. Почему-то верили, что родится непременно сын.
Теперь уже Илья искал встречи с половецким богатырем не меньше, чем сам Сокольник. Нет, не для того, чтобы сразиться с ним. Увидеть! Взглянуть в лицо!
Только как взглянуть? Не поедешь ведь в половецкую орду к хану — дозволь, мол, мне полюбоваться на сына моего родного, которого ты вскормил и вспоил, которого моей головой приманиваешь. И к своему князю не придешь пред его светлые очи — так, мол, и так: в орде у хана растет мой сыночек, родная кровь, как бы мне к нему в гости съездить.
А встретиться Илье с Сокольником все-таки пришлось.
Чтобы верные дружинники, оберегая своего воеводу, не уложили бы в сырую землю хвастливого половецкого богатыря, неведомого его сыночка, Илья строго-настрого приказал ребятам:
— С Сокольником в бой не вступать! Это чести моей дело.
…Так и не увидел Илья лица Сокольника. Что Сокольник, сразу угадал. Да и как не угадать. Летит всадник — меч в руке. Плечи под латами — пошире Илюшиных. От своих оторвался. Гонит и гонит. И прямо к Илье.
Конь вороной, половецкой породы.
Кольчуга кольчатая, киевской работы. Верно, княжеский подарок половецкому хану в дни мира. А может, просто купил половчанин эту кольчугу у русских купцов.
Шлем пластинчатый.
Меч харалужный.
Всё заметил Илья. Только лица не увидел — прикрыто забралом.
У Ильи, как всегда, лицо открытое. Пусть видит противник, с кем довелось биться.
Летел всадник, половецкий выкормыш, именем Сокольник…
А Муромец… Муромец медлил.Коня навстречу не тронул.Меча из ножен не вынул.Стоял как вкопанный.Сокольник — это Ладушка придумала имя сыну.А сына, может, и не было.А была дочка.Дочка, которой имяОни не успели придумать.Летел всадник. Именем Сокольник…А может, был сын.Может, он — был.Может быть — былИ звали его Сокольник…— Чего он стоит? — сказал князь. — Чего он стоит, как идол?
— С высокого холма было отлично видно поле, половецкий дозорный отряд, вырвавшегося вперед всадника и Илью Муромца, застывшего на коне чуть впереди своего сторожевого полка.
— Со страху ополоумел наш храбр, — прогудел длинный Меньшик Путятин, племянник Мышатычки. — Уж я не стал бы стоять столбом, как этот смерд, дожидаясь, когда снесет половчанин голову.
Князь повёл плечом.
«Помалкивал бы, хвастун! Это тебе не прохожих на киевских улицах пугать, не девиц позорить». Подумал, но промолчал. Всматривался вдаль.
А Меньшик Путятин своё:
— Жаль Муравленина! Эй, отцы духовные, помолитесь за упокой души раба божьего Ильи! — крикнул попам, стоявшим поодаль, и захохотал в голос. А потом опять склонился к княжескому уху: — Дозволь, князь, я с половчанином встречусь, или всё ещё на храбра своего надеешься?
«Надо бы пустить, чтобы укоротил тебя половчанин на голову». Князь сердито засопел и уже хотел сказать длинному Меньшику, чтобы… Но так и не успел. Сшиблись копи — вороной половецкий и серый Илюшин. Ахнули в один голос сотни глоток за спиной князя. И только теперь увидели — поднял Илья над головой свой меч.