Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Шрифт:
И вот уже девичья рука с синеньким стеклянным браслетом крепко ухватилась за веревку. Пляшут ряженые, высоко взлетают качели. На них парень с девицей. Белое платье, плащ цвета весенней травы. Уж не наш ли это Сокольник? Все может быть. Илюша вон и гостинице сидит, в окошко выглядывает, беспокоится. Уже пора ехать в княжеский дворец, а сынка нет и нет.
Только недавно у городских ворот теснились возки — в город тянулись. Теперь, напротив, — торопятся из города. Обгоняя их, скачут всадники. Простой народ топает пешком. Все движутся по дороге, ведущей в загородный княжеский дворец. Неужто на пир к Великому князю? А что? Его загородный дворец, построенный недавно в пригороде Киева, хоть и летний — без печей, но зато просторный. Есть где и полировать и отдохнуть. Хоромы с горницами для княжеской семьи и для придворных. Поодаль от жилых покоев — гридница, в которой можно усадить за стол чуть ли не пол-Киева.
Дворцовая усадьба уступами спускается к реке. Здесь у причалов гостей дожидаются разукрашенные челны. Можно покататься по реке. Можно отдыхать в саду под сенью листвы, слушая музыкантов или развлекаться плясками скоморохов. А можно подняться по устланной коврами лестнице на второй этаж терема — в красные сени. Отсюда хорошо видно зеленое поле, где обычно и проводятся турниры. В дни состязаний, сопровождаемые верными оруженосцами, в полных боевых доспехах с копьями или мечами выезжают прославленные витязи. Горячат коней, наскакивают друг на дружку, показывают свою силу и удаль.
Рыцарские потехи! Вот, оказывается, почему столько народу движется нынче в княжеский дворец. Всех, конечно, туда не пустят. Возле ворот, куда въезжают приглашенные гости, толпа. Толкаются, чего-то ждут. Так и кажется, что кто-нибудь сейчас спросит жалобным голосом: «Нет лишнего билетика?»
Шныряют пронырливые киевские мальчишки, стараясь проскочить следом за каким-нибудь возком под руками у стражи. Всё-то им известно. Хочешь узнать, как прошел вчерашний турнир, только свистни им. Отвечают в несколько голосов все сразу. Сведения точные.
Алёша Попович, дружинник переяславского князя, выбил из седла Чурилу-чашника.
Дюк Степанович из Галича потерпел поражение при встрече с не известным никому дружинником Суздальцем.
А черниговец Иван Годинович и Михаиле Казаринов из Владимира-Волынского два раза сходились, и так никто никого и не сумел одолеть. Так что — ничья. Казаринов доволен. Иван же Годинович сильно огорчался, потому что сватается он к дочке черниговского князя Овдотье и очень хотел воротиться к невесте из Киева с наградой.
Вдруг мальчишек будто ветром сорвало с места. Бросились к дороге. Скачут, машут руками, кричат приветственные слова.
Это едет Илья Муравленин с сыном своим Сокольником.
Припозднился Илюша. Алёша Попович уже давно во дворце. И другие гости уже собрались. Прогуливаются по усыпанным жёлтым песком дорожкам, по перекинутым через ручейки мосткам, любуются цветами, слушают музыку.
Под широким раскидистым дубом расположился небольшой оркестр. Посреди сидит на раскладном ременчатом стуле старик с гуслями. Рядом с ним — барабанщик. На коленях у него бубен — барабан. В руках — похожая на плеть вощага с шариком на конце. По другую сторону от гусляра стоит высокий худой музыкант — гудошник. Длинный свой гудок он приставил к плечу, придерживая его подбородком, отчего голова его все время клонится набок. Он не перебирает струны перстами, как гусляр, а водит по ним смычком. А позади них стоят рядышком схожие обличьем, точно братья, три белоголовых отрока, прижимают к губам свирели. Юноша немного постарше держит в руках похожие на два солнца сверкающие медяные пакры.
«Турли-турлм-турли», — тоненько и складно поют свирели, сливаясь со звонким перебором гуслей.
«Дзынь-дзынь-дзынь», — бьются друг о дружку медяные солнца.
Но вот барабанщик взмахнул вощагой, и по тугому бубну глухо застучал кожаный шарик:
«Бум-бум-бум».
А когда умолк бубен, гудошник тихонько провел смычком по струнам, и загудел, зажужжал, точно шмель, гудок.
«Турли-турли-турли…»
«Дзынь-дзынь-дзынь…»
«Бум-бум-бум…»
Пока жужжит гудок, притихли свирели.
— Гостей сколько! — шепчет младший из отроков, несмело оглядываясь. — Сегодня нам небось долго играть?
— Ничего, зато, как кончится праздник, пойдём доедать кушанья с княжеского стола, — отвечает его товарищ. — Только там уж гляди в оба!
— А на что глядеть-то?
— А на то, что в рот суёшь! Ежели чего не знаешь, меня спроси. А то прошлым летом играли мы на свадьбе у боярина, а потом гости отвалили от стола, и придверечник кликнул нас — ступайте, мол, ешьте. Ну мы и налегли, пока челядинцы со стола не поубирали. Очистили блюдо, другое… А тут холоп — чтоб его черти на том свете так потчевали: «Не желаете медку отведать?» — и придвигает кринку. Я зачерпнул ложку и… — и, не успев договорить, он прикладывает к губам свою свирель, потому что гудок начинает жужжать всё тише и тише, будто шмель, круживший над головой, улетает.
В беседке с золоченой кровлей сидят боярыни, обмахиваются опахалами из птичьих перьев, слушают музыку, разглядывают гостей.
— Вот идет Алеша Попович — красавец, острослов, доверенный боярин переяславского князя.
— Вот Дюк Степанович из Галича — меткий стрелок, любитель гусиной охоты.
— Вот боярыня Гордята, жена княжеского стольника.
— Разоделась как! Вся в золоте!
— А колты-то, колты у ней какие! Видите?
— Как же, как же. Наверное, привезённые из Греков.
— Нет, представьте себе, киевской работы.
— Да неужели?
— Верно, верно. Теперь у нас в Киеве такие есть искусные умельцы, золотых дел мастера. Мне муж говорил, что киевские купцы возят их изделия в Европу и там они ценятся дороже царьградских.
— Вот как? Надо будет и себе заказать на Подоле.
— Нет, вы только поглядите на боярыню. Вон она с каким-то молодым юношей. Идёт — головы не наклонит.
— Гордая!
— А чем гордиться-то? Не у нее ли в спальне муж, нежданно воротясь домой, застал незваного гостя!
— Не этого ли, который с ней идет?
— Нет, это какой-то приезжий. Поляк. Его, говорят, князь привечает. Вчера даже пригласил его играть в шахматы. А в спальне у боярыни Гордяты знаете кто был? Это был… Чурила!
— Какой Чурила?
— Да сынок покойного Пленка Сурожанина, у которого усадьба под Киевом, где новый монастырь строят.
— Это который сын его? Меньшой? Рыжий?
— Тише, боярыни, тише. Вон он, Чурила.
— И правда рыжий!
— И ростом не вышел.
— Ничего, все равно по нему многие женки сохнут. Даже сама княгиня, говорят… А что росту малого, так видите, на каких он каблуках? Выше, чем у боярыни Гордяты! Под ними яйцо прокатить можно.