Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую
Шрифт:
Понятно. Значит, Добрыня теперь новгородский посадник. Что ж, должность почетная. Особенно в Новгороде. Хотя в Новгороде имеется свой князь, посадник здесь лицо не последнее. Иной раз значит он даже больше, чем новгородский князь. Новгород, как известно, город своевольный. Приглашают почтенные новгородские мужи к себе князей по собственному хотению. Заключат с князем ряд. Дескать, мы тебя будем кормить и поить, как положено. В обиде не останешься. Ты же со своей дружиной оберегай город. А если потребуется, то и в поход веди по всем правилам воинской науки. А в наши дела городские не мешайся и земли новгородские в свое владение не захватывай. А не то, как говорится, вот — бог, а вот — порог. Так-то!
Кто-кто, а Добрыня знает это лучше всех. Ведь это он ещё в те давние времена уговорил новгородцев принять на княжение Владимира. Другим Святославовым сыновьям давно уже были розданы княжеские столы.
Старшему, Ярополку, предназначен Киев. Второму, Олегу, — Древлянская земля с большим, богатым в те времена городом Овручем. А Владимиру, может, и вовсе не княжить бы на Руси, не иметь никакого, даже малого города в самой дальней волости. Потому что хоть он и сын Святослава, но рождён был холопкой. Правда, у новгородцев были на то свои думы. Рассудили они: «Сами вырастим, выкормим князя, будет верен Новгороду». А ещё, должно быть, думали: «Князь из смердов, будет покладистей». Но как бы то ни было, встретили новгородцы Добрыню с шестилетним князем по-доброму. Здесь под присмотром Добрыни и рос Владимир. А потом, когда со Святославом стряслась эта беда…
Считают иные: мол, случилось все потому, что не послушал Святослав воеводу Свинельда, который предупреждал князя: «Ступай в обход на конях. В порогах стоят печенеги». Не послушал князь воеводу, решил добираться водным путем, на ладьях. А греки между тем отправили к печенегам гонца с известием: «Идёт Святослав из Болгарии в Русь с большим богатством и малой дружиной». У Днепровских порогов и подстерег его печенежский князь Куря, порубил дружину и убил Святослава.
Чего только люди не наплетут! И летописец так написал, не понимая того, что такой опытный воин, как князь Святослав, был не глупей своего воеводы. Знал он, что могут подстерегать у порогов печенеги. Знал, а всё же пошёл, да ещё с малой дружиной. У Добрыни об этом свои мысли. Думается ему, что и вовсе не пошёл бы Святослав оттуда из Болгарии ни на ладьях по воде, ни на конях посуху в обход порогов, будь у него побольше дружины. И не потому, что боялся печенегов.
Ещё матери своей Ольге, попрекавшей его, что покидает он ради походов в далёкие земли свой Киев, говорил Святослав, что полюбился ему Переяславец, богатый и весёлый город на Дунае. Называл он Переяславец серединой своей земли. И землю эту любил потому, что не от отца она ему досталась, а сам завоевал се храбростью и мечом.
С болгарами он бы уладился, если бы не греки. Уж они-то ни за что не хотели допустить, чтобы остался Святослав в Переяславис, откуда до их земли рукой подать. Не зря двинули они тогда стотысячное войско, чтобы выгнать Святослава из Болгарии. И хотя Святослав, в свою очередь, успел взять некоторые греческие города, все же пришлось ему заключить с греками мир. И по договору должен был он покинуть Болгарию. Дружины осталось мало. Потому и зазимовал Святослав в Белобережье возле устья Дуная, на соленом озере. А Свинельда с частью дружины, отдав самых лучших коней, послал на Русь с наказом собрать свежее войско и с ним вернуться назад.
В Киеве в то время уже сидел старший сын Святослава Ярополк. То ли он мешал Свинельду собрать дружину, то ли сам Свинельд не торопился, только князь Святослав не дождался подмоги. Зимой в голодуху поели его воины последних коней. И не было у Святослава иного выхода, чем идти па ладьях и пробиваться через печенегов с остатками своей дружины. Там у порогов и погиб он в бою с Курей.
Великим князем стал Ярополк — совсем ещё молодой отрок. А при нём правителями боярин Блуд и воевода Свинельд. Другой Святославов сын Олег так и сидел в своем Овруче, где был посажен на княжение отцом.
И опять-таки твердила людская молва, что убил Олег сына Свинсльдова Люта за то, что, охотясь, заехал тот и Древлянскую землю. Но Лют неспроста охотился во владениях Олега — хотел показать молодому князю, что он даже у себя в Древлянской земле не хозяин и над Свинельдом не старший.
Добрыня потом допрашивал Олеговых ловчих, как было дело. Они и рассказывали: повстречав чужих охотников в своем лесу, Олег спросил: «Кто вы есть?» Разве другого кого-нибудь стал бы он убивать? А вот когда ответил встречный, дерзко глядя на молодого князя, что он Лют, сын Свинельда, и, не поклонясь, хотел ехать дальше, тут-то и воспылал Олег гневом. Поднял копьё. Лют — тоже. Сошлись. Олег хоть и молодой был, а боец изрядный. Никто и охнуть не успел — пронзил он Люта копьём. «Добрый был молодец!» — говорили Олеговы ловчие, утирая слезы. Добрыне нравился Олег. Похож был молодой князь на отца своего Святослава. Все, кто знал его, жалели, что безвременно погиб он от Свинельдовой ковы — коварства, наушничанья. Смерть Люта положила начало долгой кровавой распре. Свинельд только и думал о том, как отомстить Олегу за убийство сына. Дня не проходило, чтобы не вливал воевода в уши князю Ярополку коварные слова: «Иди, прогони Олега! Станешь самовластием — один будешь княжить на всей Руси!» Про Владимира он тогда не поминал. Видно, не брал в расчёт сына холопки, подраставшего в Новгороде.
Хотел ли Ярополк смерти брата? Вряд ли. Горько плакал он потом, когда внесли окровавленное тело Олега и положили перед ним на ковёр. Его и нашли-то не сразу. Лежал Олег во рву под мостом, затоптанный конями. Плакал Ярополк и попрекал Свинельда, зачем повёл рать и убил Олега.
Услышав про гибель Олега, Добрыня встревожился. С Владимиром, сыном холопки, расправиться Свинельду было просто. У Владимира в ту пору и дружины-то не было настоящей. И выход тогда Добрыня видел только один: бежать с племянником к варягам и там набирать дружину.
Вскоре Владимир с Добрыней вернулись в Новгород. Новгородцы Владимира любили и иного князя иметь не желали. Ярополк был далеко. Может быть, он и не решился бы идти из Киева на Владимира через всю Русь. Но вблизи Новгорода в Полоцке сидел сильный владетельный князь Рогвольд. А гордая дочка его Рогнеда… Попрекали потом Добрыню, что обошёлся с княжной без чести. А что было делать? До сих пор помнит Добрыня, как стоял он посреди дубовой залы в замке Рогвольда, а надменная девица, будто камни, кидала в свата оскорбительные слова. Сотрясая стены, хохотали Рогвольдовы сыновья и бояре. И вскоре вся Русь вторила им, будто эхо, потешаясь над отвергнутым женихом, юным его племянником, князем-холопом. Оставалось от позора опять бежать за море — теперь уже навсегда, мыкать век по чужим землям или… До сих пор помнит Добрыня и жаркий гнев, который вёл его на приступ, заставляя кидаться в гущу боя, не жалея живота, ничего не страшась. Помнит Добрыня и злую радость победы. Они ещё валялись посреди двора, иссечённые, порубанные, — Рогвольд и его сыновья, а Рогнеда была уже у Владимира. Не хотела по доброму уговору стать женой, приволокли силой. Всю жизнь не могла потом Рогнеда простить своего позора. На Добрыню глядела, будто огнём жгла. А Владимира даже пыталась заколоть. И только потом уже, когда подросли дети, смирилась и доживала свой век в подаренном Владимиром сельце.
А Добрыня тогда, расправившись с Рогвольдом, повел дружину на Киев.
Ярополк был предан и убит своим советником лживым Блудом. И стал Владимир, сын Малуши, Добрынин племянник, Великим князем. Держа крепкой рукой славянские племена, объединил их земли в единое целое. Огородился от степи валами и засеками, обороняя свои города и села от поганых степняков. Принял новую веру, с которой вошла Русь в семью других христианских народов. А рядом с Владимиром был всегда он — Добрыня. И слава его взвивалась над славой Великого князя.
Давно уже нет Владимира. Желая захватить Киевский стол, в кровавую свару вступили его сыновья. Потом оспаривали друг у друга стольный Киев сыновья сыновей. Потом… Но о том, что будет потом — речь впереди. Сейчас еще несколько слов о Великом князе. За долгий былинный век богатырей на Киевском столе сменился не один князь. Были и смелые воины и мудрые правители. И добрая память о них осталась в былинном Владимире. Но были и властители иного толка — не снискавшие ни славы, ни уважения. Имена их не сохранились в народной памяти. Не станем уточнять их имен и мы. Пусть Великий князь в нашей повести останется безымянным.