Повесть о Сонечке
Шрифт:
– Скрыть от меня - конец? Ходить как ни в чем не бывало, а самому - знать? одному знать?
– Нну, если вы уж решительно хотите...
– Ни решительно, ни нерешительно, я просто - ничего не хочу, Бог с вами совсем! Мне просто все это - приснилось, ну - лишний раз - все приснилось!
– Марина Ивановна! Вы все-таки человек, и я - человек, а человеком быть - это чувствовать боль. Зачем же мне, которому вы дали столько радости, только радость, было причинять вам эту боль - до сроку? Достаточно было -
– Володя, вы твердо решили?
– Уже чемодан уложен.
– Вы один едете?
– Нет, нас несколько. Несколько - студийцев. Потом я от них отделюсь.
– Я вас правильно понимаю?
– Да.
– А - родители?
– Они думают - играть. Все думают - играть. Только - вы. Марина Ивановна, мне здесь больше делать нечего. Здесь - не жизнь. Мне здесь - не жизнь. Я не могу играть жизнь, когда другие - живут. Играть, когда другие - умирают. Я не актер.
– Я это - всегда знала.
– А теперь забудем и будем проводить вечер как всегда. И вечер прошел - как всегда, и прошел - как всегда, всякий.
========
В какую-то его минуту, я - как завеса с глаз!
– А Ангел-то были - вы, Володечка!
– Что? (и, поняв, смущенно) - Ах, вы об этом... (И уже - твердо) - Нет, Марина Ивановна, я не ангел: моя самая большая мечта когда-нибудь стать человеком.
Потом, тем самым, не своим: Сонечкиным, сонным, спящим, самому себе, не мне - голосом:
– Я может быть был слишком честным...
И, еще спустя:
– Карл Великий - а может быть и не Карл Великий - сказал: - ?С Богом надо говорить по-латыни, с врагом - по-немецки, с женщиной - по-французски...? (Молчание) - И вот - мне иногда кажется - что я с женщинами говорю по-латыни...
========
– (Если я его тогда не обняла... но он не этого хотел от меня - и не этого от себя со мною...)
========
Перед самым его уходом, но еще в комнате - уже почти светлой:
– Марина Ивановна, вам всегда нравился мой перстень. Возьмите его! Я с первой минуты хотел вам его подарить, и с тех пор - чуть ли не каждую нашу встречу, но все - чего-то - ждал. Теперь оно настало. Это не подарок, Марина Ивановна, это - дань.
– Володя! Это, кажется, первое кольцо, которое мне дарят, всегда - я, и (сняла и держу) если я до сих пор вам не подарила - этого, то только потому, что уже дарила и Ю. 3., и Павлику, а скольким - до них! Я не хотела, я не могла, чтобы вы этим - как-то - стали в ряд.
– А как я им завидовал! Теперь могу сказать. И Павлику, и 3скому - что с вашей руки и такие прочные! Прямо (смеясь) - сгорал от зависти! Нет, Марина Ивановна, вы мне его непременно дадите, и я этим - не стану в ряд, в Студии - стал бы в ряд, но там, куда я еду... А если бы даже - в том ряду стоять не обидно.
Любуясь: - И щиток - пустой. Для имени. Я так привык его видеть на вашей руке, что теперь моя собственная мне будет казаться вашей. (Держа на отлете.) - А у 3ского - меньше. У 3ского - с китаянки, а у меня - с китайца, с китайского мудреца.
– Самого простого кули, Володечка.
– А если он еще вдобавок и кули... весь социальный вопрос разрешен!
Шутим, шутим, а тоска все растет, растет...
– Володя, знаете для чего существуют поэты? Для того, чтобы не стыдно было говорить - самые большие вещи:
И сохранят всегда мои дороги Твою печать.
Стоим под моими тополями, когда-то еле-зелеными, сейчас - серебряными, и до того серебряными, что ни веток ни ствола не видно.
– Нет, нет, Марина Ивановна, вы не думайте, это еще не последний раз, я еще завтра, то есть - уже сегодня, я еще раз сегодня приду - за карточками детей - и совсем проститься.
========
Когда он ?на следующий день? пришел, и я, впервые после той нашей, уже век назад, первой и единственной дневной прогулки, увидела его при свете и даже - на солнце, я просто обмерла:
– Володя! Да что же это такое? Да вы же совсем не черный? Вы же - русый!
– И даже светло-русый, Марина Ивановна.
– Господи, а я-то целые полтора года продружила с черным!
– Вы, может быть, еще скажете, что у меня глаза - черные?
– он, с немножким грусти.
– Нет, сине-серые, это я всегда знала, и с серыми - дружила... Но эти волосы - сон какой-то!
– Марина Ивановна, боюсь, - в голосе под слоем шутки явная горечь, - что вы и все остальное мое видели по-своему! Всего меня, а не только (презрительный жест к волосам) - это!
– А если - разве плохо видела?
– Нет, Марина Ивановна, хорошо, даже слишком хорошо, потому и боюсь с вами - дневного света. Вот я уже оказался - русым, а завтра бы оказался - скучным. Может быть - хорошо, что я еду?
– Володя! Не выводите меня из себя, из моего последнего с вами терпения, из нашего последнего с вами терпения! Потому что сами не обрадуетесь - и еще, может быть, не уедете! У меня полон рот, понимаете, полон рот - и я сейчас всем этим - задохнусь!
– Не надо, Марина Ивановна.
========
Сидим теперь в той чердачной комнате, откуда Аля лезла мне навстречу на крышу.
– Алечка! У меня к тебе просьба: почитай мне мамины стихи!
– Сейчас, Володечка!
Прибегает с малиновой книжкой, которая у нее в кухне под подушкой.
Серый ослик твой ступает прямо, Не страшны ему ни бездна, ни река. Милая Рождественская Дама, Увези меня с собою в облака! Я для ослика достану хлеба...
Голосок журчит...
========
– Марина Ивановна, я вам подарок принес! Мою любимую книгу - про Жанну д'Арк - вы не знаете? Марка Твена - замечательную.