Повесть о старых женщинах
Шрифт:
Мистер Мардон почувствовал сдержанность собеседника, но будучи человеком уступчивым, сразу же сменил тему разговора.
— Тут недурно кормят, — заметил он.
— Весьма недурно, — не кривя душой, согласился Пил-Суиннертон. — Я был очень…
В это время открылась главная дверь, и на пороге появилась высокая статная женщина неопределенного возраста. Пил-Суиннертон успел только рассмотреть, что это красивая бледная брюнетка; женщина тут же скрылась, а за нею последовал сопровождающий ее стриженый пудель. Уходя, женщина сделала мимолетный знак служанке, которая немедля принялась зажигать газовые рожки над столом.
— Кто это? — спросил Пил-Суиннертон, не замечая, что на этот раз он
— Это-то? Хозяйка, — ответил мистер Мардон, доверительно понизив голос.
— А, миссис Френшем?
— Да. Хотя на самом деле ее фамилия Скейлз, — самодовольно ответил мистер Мардон.
— Вероятно, вдова?
— Да.
— И управляется одна?
— У нее все идет как по маслу, — с уважением произнес мистер Мардон. — С ней не шути!
Толстяк вел себя запанибрата.
Пил-Суиннертон пропустил его слова мимо ушей и с безразличным, скучающим видом стал наблюдать, как газовые рожки с легким хлопком один за другим загорались после того, как горничная подносила к ним свечку. В ярком свете газа и без того белая скатерть засверкала белизной. Люди, сидевшие вдалеке от окна, инстинктивно заулыбались, словно засветило солнце. Вид стола изменился в лучшую сторону, и после неоднократных замечаний о том, что хоть еще и июль, а дни становятся короче, почти все присутствующие включились в общий разговор. Уже через минуту мистер Мардон доброжелательно перебрасывался с кем-то репликами через стол. Ужин завершился, можно сказать, в компанейском духе.
Мэтью Пил-Суиннертону невозможно было пуститься на поиски развлечений по вечернему Парижу. Покинув сень пансиона, он не мог рассчитывать, что ему удастся стать из грешника мудрецом. Поэтому он решительно вышел через маленькую, украшенную розанами дверь во внутренний дворик, крытый стеклянной крышей, в котором стояли пальмы, плетеные кресла и два столика; там он закурил трубку и извлек из кармана номер «Рефери». Этот дворик именовался холлом и был единственным местом в пансионе, где курение не считалось ни преступлением, ни нарушением приличия. Мэтью было очень одиноко. Сначала он мрачно доказывал себе, что наслаждения — тлен, потом задался вопросом, почему мир устроен так, что наслаждения не вечны, и почему он не мистер Барни Барнато. В холл вышли два пожилых господина и, со всеми предосторожностями, закурили. Затем появился мистер Льюис Мардон и без колебаний занял место рядом с Мэтью — на правах старого друга. В конечном счете, мистер Мардон был лучше, чем ничего, и Мэтью решил потерпеть его, тем более что тот сразу без обиняков завел разговор о парижской жизни. Увлекательная тема! Мистер Мардон светским тоном сообщил, что ничего не стоит сделать жизнь холостяка в Париже приятной. Но что, конечно, с его точки зрения… словом, ему, вообще-то, по душе заведения вроде пансиона Френшема, да и дело от этого выигрывает. И все-таки ему… он-то знает… Он заговорил о преимуществах Парижа перед Лондоном в том, что называл «шалостями». Сведения мистера Мардона о Лондоне устарели, и Пил-Суиннертон просветил его насчет некоторых существенных деталей. Но знания мистера Мардона о Париже оказались драгоценными и бесконечно увлекательными для молодого человека, который понял, что до сего времени пребывал в плену иллюзий.
— Как насчет виски? — неожиданно спросил мистер Мардон и добавил: — Здесь отличное виски.
— Благодарю вас, — светским тоном ответил Пил-Суиннертон.
Невозможно было преодолеть соблазн и не прислушаться к тому, о чем, не закрывая рта, рассказывал мистер Мардон. И вот, когда старички ушли, Мэтью и Мардон в полумраке холла принялись потчевать друг друга весьма откровенными историями. Затем, когда запас историй исчерпался, мистер Мардон причмокнул, смакуя последнюю каплю виски, и воскликнул: «Да-с!» — как бы в подтверждение всего сказанного.
— Выпьем еще по стаканчику, — любезно предложил Мэтью, и это было самое меньшее, что он обязан был сделать.
Мари, служанка, с которой был знаком Мардон, принесла в холл новую порцию виски. Мардон фамильярно улыбнулся ей и заметил, что ей, верно, пора в постель после трудового дня. Она состроила в ответ moue [52] , дернула плечиком и упорхнула.
— Неплохо ухожена, верно? — заметил мистер Мардон, как будто Мари была экспонатом на сельскохозяйственной выставке. — Десять лет назад она была такая свеженькая и миленькая, но, конечно, в таком месте красота быстро линяет.
52
Гримасу (фр.).
— И все-таки, — сказал Пил-Суиннертон, — если они не уходят, значит, им здесь нравится… если, конечно, здесь все так же, как у нас в Англии.
Беседа подтолкнула его к всеобъемлющему рассмотрению женского вопроса в чисто философском плане.
— О, конечно, им здесь нравится, — заверил его мистер Мардон с видом знатока. — Кроме того, миссис Скейлз прекрасно с ними обращается. Уж я-то знаю. Она сама мне говорила. Она очень разборчива, — тут Мардон оглянулся, чтобы убедиться, что их никто не слышит. — Клянусь богом, иначе и невозможно. Но обращается она с ними хорошо. Вы не поверите, какое у них жалованье, да и кормятся они здесь. Вот в отеле «Москва»… знаете такой?
К счастью, эту гостиницу Пил-Суиннертон знал. Ему посоветовали там не останавливаться, ибо она была предназначена исключительно для англичан, однако пансион Френшема оказался еще более английским. Мистер Мардон облегченно вздохнул, когда Мэтью ответил на его вопрос утвердительно.
— Теперь отель «Москва» — английское акционерное общество, — сказал мистер Мардон.
— Разве?
— Да. Это я пустил дело в ход. Моя идея. А какой успех! Поэтому-то я знаю отель «Москва» как свои пять пальцев, — он опять оглянулся. — Я хотел и здесь то же самое устроить, — прошептал он, и Пил-Суиннертону пришлось показать, что он ценит такое доверие. — Но хозяйка ни в какую. Я и так ее обхаживал, и этак. Уперлась! А как обидно!
— Доходное здесь заведение, а?
— Здесь-то? Еще бы не доходное! Кто-кто, а уж я-то в этом понимаю. Миссис Скейлз — редкого ума женщина. Нажила на своем деле кучу денег, просто кучу. А ведь это заведение можно было бы увеличить раз в пять или в десять. Возможности безграничные, уважаемый. Вложи только капитал. Само собой, капитал у нее есть, а можно бы и добавить. Но она говорит, что ничего расширять не будет. Говорит, что и без того еле справляется. Но это не так. Она прирожденная хозяйка, справится с чем угодно, да если бы и не справилась — уходи себе на покой, а нам оставь заведение и вывеску. В вывеске ведь все дело. Ее стараниями имя Френшем кое-что значит, скажу я вам!
— Она унаследовала пансион от мужа? — спросил Пил-Суиннертон, которого заинтриговала настоящая фамилия хозяйки.
Мистер Мардон покачал головой.
— Купила она пансион, никаким мужем и не пахло. Купила за гроши… за гроши! Я-то знаю — помню еще самих Френшемов.
— Вы, видимо, давно живете в Париже, — сказал Пил-Суиннертон.
Мистер Мардон никогда не упускал случая поговорить о себе. Жизнь его сложилась удивительно. Его рассказ произвел впечатление на Пил-Суиннертона, хоть он и испытывал презрение к пустопорожнему болтуну. Но вот рассказ подошел к концу…