Повесть о старых женщинах
Шрифт:
Право же, он принес на Виктория-гроув ошеломительные новости.
Когда он закончил свою историю, Сирил сказал:
— Так она не знает, что ты знаешь?
— Думаю, что не знает. Даже уверен. Но, может быть, догадывается.
— По-твоему, ты не ошибся? Ведь может быть…
— Слушай, мальчик мой, — перебил его Мэтью. — Я не ошибся.
— А где доказательства?
— К черту доказательства! — раздраженно ответил Мэтью. — Говорят тебе — это она.
— Ну хорошо, хорошо! Одного не могу понять — какой дьявол тебя туда понес. По твоим же словам, этот пансион…
— Я остался без гроша — вот и очутился там, — сказал Мэтью.
— Промотался?
Мэтью кивнул.
— Ничего себе номер! — заметил Сирил, когда Мэтью
— Понимаешь, она клялась, что меньше двухсот франков не берет. И она того стоила! Честное слово! Я чудесно провел время с этой красоткой! Скажу тебе одно: к англичанкам я больше ни ногой. Они просто ничего не понимают.
— Сколько ей было лет?
Мэтью призадумался.
— По-моему, лет тридцать.
Сирил смотрел на него с восторгом и завистью. У Мэтью было законное право сообщить еще одну сенсационную новость: — Когда вернусь, все расскажу подробно, — добавил он. — Открою тебе глаза, дитя мое.
Сирил смущенно улыбнулся.
— Оставайся! — попросил он. — Сегодня я еще должен сделать гипсовый слепок с руки миссис Веррел, а одному мне не справиться. От Робсона толку мало. Ты бы мне помог.
— Не могу! — сказал Мэтью.
— Ну хоть зайди на минутку в мастерскую.
— Нет времени, опаздываю на поезд.
— Да опоздай ты хоть на сорок поездов! Зайди. Посмотришь на фонтан, — сердито требовал Сирил.
Мэтью покорился. Когда они снова вышли на улицу, после того как Сирил минут шесть демонстрировал жгучий интерес к собственной работе, Мэтью снова вспомнил о миссис Скейлз.
— Ты ведь напишешь матери? — спросил он.
— Напишу, — ответил Сирил. — Но если увидишь ее, скажи ей сам.
— Ладно, — сказал Мэтью. — А в Париж ты поедешь?
— Зачем? Повидаться с тетушкой? — улыбнулся Сирил. — Не знаю. Посмотрим. Если мамаша подкинет деньжат… а это идея, — сказал он легкомысленно и, не меняя тона, добавил: — Если будешь болтаться тут все утро, упустишь свой поезд.
Мэтью уселся в экипаж, и кучер с недокуренной сигарой в оскаленных зубах наклонился и приподнял вожжи, чтобы не смахнуть надетую набекрень соломенную шляпу с головы щеголя.
— Да, кстати, одолжи мне немного денег, — попросил Мэтью. — Хорошо еще, что у меня есть обратный билет. Никогда в жизни так не проматывался.
Сирил протянул ему восемь шиллингов. Овладев этим сокровищем, Мэтью крикнул кучеру:
— Гони в Юстон!
— Слушаюсь, сэр, — спокойно ответил кучер.
— Подвезти тебя? — прокричал Мэтью, спохватившись, когда лошадь уже тронулась.
— Нет! Я к цирюльнику, — прокричал в ответ Сирил и помахал ему рукой.
Экипаж с грохотом помчался по Фулхем-роуд.
III
Три дня спустя, когда Мэтью Пил-Суиннертон проходил через рыночную площадь в Берсли, он, поравнявшись с Ратушей, встретил невысокую полную даму средних лет в черном платье, черной накидке с вышивкой и в чепчике с черными лентами, украшенном искусственными листьями и ягодами того же цвета. Она шла медленно и величаво — походкой знатной провинциалки, которая привыкла к тому, что в ее родном городе ей оказывают почет, и имеет достаточно солидный доход, чтобы ожидать проявлений раболепия со стороны всяческого простонародья. Но как только она заметила Мэтью, выражение ее лица изменилось. Оно стало простодушным и наивным. Слегка покраснев, она робко и радостно улыбнулась. В ее глазах Мэтью принадлежал к сливкам общества. Он носил заветную фамилию Пилов. В округе на протяжении поколений чтили его семью. «Пил!» — это имя вполне можно было произнести рядом с «Веджвуд». Да и «Суиннертон» стоял не намного ниже. Ни ее самоуважение, а оно было велико, ни здравый смысл, которого у нее хватало с избытком, не заставили бы эту даму применить к Пилам теорию о том, что все люди одинаково хороши. Пилы никогда ничего не покупали на Площади св. Луки. Даже в свои золотые годы Площадь не рассчитывала на такую милость. Пилы делали покупки в Лондоне или Стаффорде, на худой конец — в Олдкасле. Для стареющей полной дамы это было небезразлично. Да, за шесть последних лет она так и не оправилась от удивления, что ее сын и Мэтью Пил-Суиннертон держатся друг с другом совершенно на равных! Дама редко встречалась с Мэтью, но они симпатизировали друг другу. Ему льстила ее непритворная мягкость. А ей льстила его весьма изысканная почтительность. Ему была по душе ее внутренняя доброта, а то, как она время от времени журила Сирила, ужасно веселило Мэтью.
— Ну, миссис Пови, — сказал он, останавливаясь и приподнимая шляпу (эту манеру он усвоил в Париже). — Как видите, вот и я.
— Нечасто вы нас балуете, мистер Мэтью. Не стану справляться о том, как вы поживаете. Давно ли видели моего мальчика?
— В среду, — ответил Мэтью. — Он, наверное, вам написал?
— Вовсе не наверное, — негромко засмеялась миссис Пови. — Я получила от него весточку в среду утром. Он писал, что вы еще в Париже.
— И с тех пор — ни слова?
— Дай бог получить от него письмо в воскресенье, — помрачнела Констанция. — От усердия он не умрет.
— Но выходит, что он не… — Мэтью замолчал.
— А в чем дело? — спросила Констанция.
Мэтью не знал, что ответить.
— О, пустяки!
— Вот что, мистер Мэтью, прошу вас… — тон Констанции внезапно изменился. Он стал твердым, повелительным, в нем зазвучало нешуточное беспокойство. Светский разговор для нее закончился.
Мэтью почувствовал ее волнение и неуверенность.
Прежде он никогда не замечал, что миссис Пови способна волноваться по пустякам, хотя она и славилась тем, что не выносила, когда при ней подшучивали над Сирилом. Мэтью до глубины души поразился беззаботности, возмутительной беззаботности этого юнца. Что в отношении Сирила к матери присутствует благосклонная пренебрежительность, было известно Мэтью, но то, что он не сообщил ей важных новостей о миссис Скейлз, было совершенно непростительно, и Мэтью решил сказать об этом Сирилу. Ему от души было жаль миссис Пови. Ничего не подозревая о потрясающем факте, который должен был стать ей известен, миссис Пови вызывала жалость. Мэтью порадовался, что никому, кроме собственной матери, ни слова не сказал о миссис Скейлз, а матушка благоразумно велела ему хранить молчание, заметив, что, известив Сирила, он обязан не раскрывать рта, пока об этом не заговорит семья Пови. Если бы не этот совет, Мэтью, конечно, разболтал бы потрясающую новость, и она дошла бы до миссис Пови через кого-нибудь чужого, а чужой бы ее не пощадил.
— Вот оно что! — ответил Мэтью, стараясь сохранить веселую, озорную улыбку. — Значит, вы наверняка получите от Сирила письмо завтра.
Мэтью хотел внушить Констанции, что скрывает от нее всего лишь приятный сюрприз. Но это ему не удалось. Весь его светский опыт обращения с женщинами не помог ему провести эту простодушную даму.
— Я жду, мистер Мэтью, — сказала Констанция тоном, от которого улыбка сползла с добродушной физиономии Мэтью. Констанция была безжалостна. Дело было в том, что она в тот же миг вообразила, будто Сирил познакомился с какой-то девицей и обручился с ней. Ничего другого ей в голову не пришло.
— Что сделал Сирил? — добавила она, помолчав.
— К Сирилу это не имеет отношения, — сказал Мэтью.
— Тогда что случилось?
— Это связано… с миссис Скейлз, — пробормотал, сдерживая дрожь, Мэтью.
Так как она, ничего не отвечая, испуганно озиралась, он добавил:
— Может быть, пройдемся немного?
И он повернул в ту сторону, куда направлялась Констанция. Она последовала за ним.
— Как вы сказали? — переспросила она.
В первое мгновение фамилия Скейлз не вызвала у Констанции никаких воспоминаний. Но когда она смекнула, о чем речь, то испугалась, и поэтому, словно желая смягчить удар, безучастно произнесла: