Повесть о зеленоглазом олене
Шрифт:
Хозяин, которого называют просто Ситяев, считает себя европейским человеком, возит помады с ароматом малины, пижамы из хлопка в картонных коробках, норвежские шарфы, кожаные сумки старых коллекций. На вещах стоят ценники с долларами, и он их не срезает, чтобы все понимали, куда приходят. Это у него на витрине до расслоения стоял флакончик английского лака для ногтей ценой в продуктовую корзину для средней семьи. Интересный магазин, нездешний. Намерение таких как мы с мамой что-топримеритьвстречается со скептическим снисхождением скучающей и хорошо одетой продавщицы Ситяева.
– Дарья, примерь, – мама протягивает мне юбку, которую она собирается не покупать, а отложить для меня месяца на три, пока ей не выдадут зарплату. Она опять приготовилась разговаривать с этой Мариной, которая смотрит на нас, как на муравьев, пытающихся затащить целое пирожное в узкий вход муравейника.
– Не надо, мам, все есть, – говорю я под пристальным взглядом Марины.
– Какой все, меряй давай, – мама переходит на шепот, – Я договорюсь…
Марина рассматривает мои вязаные рейтузы, выглядывающие из-под перешитой кроликовой шубы вместе с краями пухового платка, намотанного на тело. Чтобы померять отлично скроенную юбку, которую добыл Ситяев, я должна буду снять шубу, размотать платок и дать Марине рассмотреть все узоры на свитере, любовно вывязанные мамой. Только вот рассматривать их она будет не с уважением к маминому творчеству, а с насмешкой.
– Не надо, мам, я не люблю юбки, – отвечаю я.
– Ай, не слушайте ее, – мама берет дорогую юбку на сгиб локтя, будто младенца, и свободной рукой тащит меня в примерочную на затертый коврик с надписью welcome так, что я не успеваю раздеться.
– У нас раздеваются, – чеканит Марина.
Ситяев не любит, когда в примерочную прутся всякие в верхней одежде (унесут еще что-нибудь под шубой). Я поспешно задергиваю штору и выкидываю оттуда шубу и шапку.
– Народ проснется, набежит, где я смогу что-то приличное ей купить? Девушка растет,– слышу я через шторку.
Юбка сидит великолепно.
– Ну как? – спрашивает мама.
– Да так себе.
– Таких юбок выпущено всего пять, это эксклюзив. Предложить вам другой размер? – спрашивает Марина ледяным тоном.
– Не знаю, в размере тут дело или нет, – парирую я, – а только не нравится мне и все.
– Дарья, вопрос не в том, нравится ли тебе, а в том, что каждой девочке надо иметь приличную юбку.
– Не нравится, мам. В «Огоньке» купим.
Марина хмыкает при упоминании дешевого магазинчика с китайским ширпотребом. Мама переходит в атаку и начинает уговаривать Марину добиться от Ситяева отсрочки, обещает ей приятный презент, просит войти в положение, ведь китайские юбки расползаются по швам, ни одна из них не доживет до следующей зарплаты. «А Дарья размеряет все дома и поймет, я уверяю вас».
– Он будет завтра с утра. Приходите, договаривайтесь, – отвечает Марина, явно не веря в успех затеи. Скольких таких она видела–ходят с жадными глазами, примеряют, вздыхают, а купить не могут.
Завтра суббота, и мама пойдет к Ситяеву. А скоро пробудятся его коллеги по цеху и привезут с московских рынков вещи попроще. Десятки черных брюк, пушистые и жатые кофточки всех цветов радуги, лакированные мини-юбки, яркие синтетические топы на лямках, снова лакированные мини-юбки, платья с орнаментом, изображающим ветвящиеся золотые цепи, многослойные сарафаны с расплывами в стиле «батик», свитера с орлами и тиграми.
Коммерсанты, закрывающие магазинчики на приемку товара – первые ласточки весны. Увижу табличку «Закрыто на прием товара», и делается тревожно, потому что я нахожу себя не готовой к весне. Нахожу себя очень некрасивой. Не то, чтобы я от природы некрасива, но я уверена, что так думают все вокруг. Уже совсем скоро, если потребуется сразить кого-то наповал, у меня не получится.
Для такого действа нужна умопомрачительно красивая девочка. Та, на кого оглядываются, с кем хочется общаться без лишних раздумий. Такой девушке нет нужды ждать, пока ее рассмотрят и поймут, она безоговорочно красива. Это в ум и таланты можно поначалу не верить, а в красоту веришь сразу же.
Песню, где:«Я гляжу ей вслед – ничего в ней нет…», я слышала в бесполезных передачах и старых фильмах, и считаю ее неискренней. Она не может служить утешением для тех, в ком «ничего нет». Лучше уж горькая правда, ей-богу.
Невозможно смотреть вслед человеку, в котором ничего нет.Эту песню придумало предыдущее государство, чтобы женились на страшненьких, чтобы всех «пристроить». А красивых боятся, вот и придумали смотреть вслед тем, в ком «ничего нет».
В общем, красота нужна позарез, а писем мне с пятого класса никто не писал. И даже брелок – крыса, протягивающая сердечко, набитое карамельками, сосед по парте подарил мне только по принуждению своих милых родителей, как символ наступившего 1996 года.
Подальше зашвырнув рюкзак со всеми учебниками, кроме литературы, я каждый день пытаюсь садиться на шпагат и по восемнадцать раз спускаюсь и поднималась по лестнице на самый верх, потому что это сжигает целых пятьсот калорий. Так гласит брошюра «Оставайтесь стройной», которую мама купила и забросила, не подумав спрятать от меня. А уж я-то взяла на вооружение каждое слово, потому что весна.
Однажды от бега по ступенькам у меня помутилось сознание, в глазах потемнело, и я с трудом добралась до квартиры, скользя рукой по стенам подъезда, покрытым весенней испариной и строками из песен Цоя. Через некоторое время в коридоре меня нашла Ксюша – она пошла на кухню, срезала там две горбушки хлеба, намазала их корейским майонезом из пластмассовой бочки, протянула один мне и уселась рядом.
– Что бы ты стала делать, Даша, если бы они, Женя и его высокий друг, начали появляться в нашем дворе каждый день?– спросила она, внимательно смотря на меня, –Представь, каждый день в любое время ты увидишь своего Женю – на качели, на турнике, возле магазина, где угодно? Если бы он всегда был у тебя под носом, а не где-то там, за центральной лестницей?
– Ну-у-у… я бы… красиво оделась, – размышляю я вслух, как будто вопрос нарядов зависит от меня, а не от родительской зарплаты, задерживаемой месяцами, – Я придумала бы тысячу причин, по которым нужно ходить мимо Жени. В магазине я бы рассыпала мелочь, чтоб он помогсобрать. Я бы стала выгуливать собаку соседа. Женя подошел бы к собаке и сказал, что она хороший пес или что-то в этом роде, я бы ответила ему, что это Рекс, или там… Тузик…Он сказал бы,если не дурак, что помнит тех собак, что у меня были в детстве, А я бы ему ответила, да, хорошие были собаки и рассказала бы, как их отравила соседка. Как мы с родителями хоронили в тайге лайку-мать, ее старшую дочь и троих щенков-подростков, которые были любимцами детей и врагами всех алкашей из ночника, за что и поплатились, – я окончательно прихожу в себя и проявляю радостную болтливость.
Подвоха в вопросе я не вижу.
Ксю подходит к окну и одергивает штору:
– Я не знаю, как тебе это удалось, Даша… но…вуаля.
Женя в меховой шапке с ушами и его приятель сидят на дуге турника и о чем-то разговаривают прямо напротив меня.
Моя рука с корочкой хлеба задела штору, оставив на той майонезное пятно, и повисла в торжественном оцепенении. Сердце бьется, и я чувствую себя принцессой, которую прекрасный принц пришел спасти от векового заточения, от шпагата и от сжигания калорий. Не ранее как вчера с биноклем на родительском окне я отчаялась ловить Женю по ту сторону дома. Хотела видеть его, пусть изредка и издалека. И вот он появился совсем близко. Он пришел ко мне, столько простых совпадений быть не может, я знаю, я чувствую это.