Повесть о зеленоглазом олене
Шрифт:
–Тсибя возле раздзевалки ждут. Мне сказали передаць.
– Кто?
– Учительница с красными волосами.
Маша словно в замедленной съемке отворачивается и шествует прочь. При ходьбе ее таз делает крутые повороты.
– И зачем все время носить черное? – шепчу я.
– Зачем-зачем, она роковая женщина, – отвечает подруга. Тетя Нина готовит дочь к приличному обществу и велит читать исторические романы, а Ксюша и читает исторические романы, но такие, где мало пишут про историю и много – про лица и наряды.
Как же не вовремя. Ох уж эта учительница с красными волосами, моя первая учительница, ни один разговор с ней не заканчивается быстро. Что ей могло понадобиться? Ведь она, кажется, теперь на пенсии… На сцене и без того придется нести отсебятину, так еще и опоздать извольте. Получится, что за месяц безделья мы с Ксю не смогли как следует подготовиться.
Я спускаюсь на зябкий первый этаж, где раньше, во времена тесноты и оживления, был гардероб с настоящей гардеробщицей, а теперь его закрыли. У гардеробной лампочки меняются в последнюю очередь, там и стоит Валентина Сергеевна в песцовом тюрбане, из-под которого спускаются на оба плеча тяжелые красные кудри, не убиваемые красками и завивками десятки лет. Аналогов этому красному цвету я ни до, ни впредь не видала на голове ни у одной женщины. За это отец, а заодно и все мы, прозвал ее Красной Женщиной.
Летом на своем огромном статном теле она носит платья, покрытые огромными же подсолнухами или турецкими огурцами, зимой на мысе ее груди колышется манто или необъятный меховой воротник. Я рассматриваю его.
У вышедших из-под крыла Красной Женщины всегда немного чётче почерк, чем у соседей по параллели и задумчивее выражения лиц, а в голове накрепко засела память о девизе класса: «Не тлеть, а гореть!». Плакат с девизом обновлялся каждый год на свежем ватмане свежими чернилами рукой старших братьев и бабушек.
«Тлеющих» Красная Женщина и впрямь недолюбливает. Но она всегда дает их родителям шанс исправиться, выполняя ее мелкие поручения даже после окончания ребенком начальной школы, и рассказывает, с каким благоговением их исполняют другие. Тлеющие это мы – я и родители.
Отец говорит, что он чувствует, когда на наш старенький дисковый телефон звонит именно она, и говорит не брать трубку, но мама всегда берет трубку, хоть и долго колеблется. А когда мама убегает в аптеку или по иным поручениям Красной Женщины, он стонет и говорит, что в этом доме никому не будет житья, пока он не перережет телефонный провод. Только вот когда он его по правде перерезал, это тоже не помогло.
– Ты знаешь, что здесь под штукатуркой находится мозаика, на которой пионеры запускают воздушного змея? Какое там красивое голубое небо! Вася делал, когда в силе был. А эти ехидны все замазали, деточка. Но это я так, к слову.
– Здравствуйте, Валентина Сергеевна, – мнусь я.
Пара первоклашек, проходя мимо, поворачивают головы в нашу сторону и тоже рапортуют:
– Здравствуйте, Валентина Сергеевна.
Но по возрасту они не могут быть ее учениками – Красная Женщина несколько лет не работает в школе, а пенсионерствует с тихим худощавым мужем в однушке.
– Здравствуй, моя книжная копуша, – не теряя царственности, она на секунду прижимает меня к одной половине груди и тормошит за лопатки. Вслушиваясь в этот голос, я вслушиваюсь в свое детство.
– Помню, как захожу в книжный, а там кто-то маленький в большущей эскимосской шапке тихо копошится-копошится, перебирает книги одну за другой, никого не замечает. А это ты оказалась. И так раза три. А затем я выяснила, как зовут твоих родителей, и попросила Новацкого записать тебя ко мне в класс.
Я скольжу глазами по орнаменту на умопомрачительном платье. Целая панорама открывается между лацканами зимнего пальто: тигровые лилии, с которых райские птицы пытаются собрать неведомый нектар, запутываясь в тропических кущах.
– Дарья, – учительница принимает несколько деловой вид, – я иду ссориться с нехорошими людьми за хорошего человека. Не хотелось бы сегодня, но не мне выбирать. И нужны мои сапоги, белые такие.
– Что? – как китайский болванчик спрашиваю я, плохо расслышав.
Что за черт, ей нужны какие-то сапоги. Я еще понимаю, когда нужно сбегать за таблеткой в аптеку или отстоять очередь за хлебом. Но теперь Красной Женщине понадобились какие-то сапоги, и она является за этим ко мне в школу накануне праздничной программы, которую я написала так коряво, что с утра надеюсь только на обаяние Ксюши.
– Они лежат в моем кабинете, сейчас это кабинет английского. Это наш бывший класс, помнишь? Хорошие сапоги, дорогие, подарок моих Виктории и внучки Катерины. Я боюсь, чтобы сегодня эти ехидны их совсем не выкинули. У вас по школе после актированных дней генеральная уборка, будут вывозить на свалку весь кабинет. Ваш так называемый директор… не слушай меня детка, не слушай, просто помоги.
– Здравствуйте, Валентина Сергеевна, – сбоку проходят еще две головы, не доросшие до рукомойника в школьном туалете.
– Наташа привела тебя туда с тоненькими хвостиками и огромными бантами, такую задумчивую. Ты там все знаешь, там моя тумбочка. Даша, помоги мне, детка.
– Хвостики такими и остались, Валентина Сергеевна, – говорю я и отмечаю, что мне удалось разложить парфюмерный запах, витавший вокруг Красной Женщины, на три компонента: ее духи Magie Noir, корвалол и что-то алкогольное.
Отец бы сказал, что мол, те кто вам сообщил об этой уборке, пускай сами и лезут в чужой кабинет, пора заканчивать с этим барством. А мама бы сказала, что не нужно волноваться, и она, мама, сейчас обязательно все сделает и уладит, не чужие люди.
– Я подожду тебя здесь, посижу на стуле сторожа. Дай мне руку. – Красная Женщина опирается на мое плечо и с трудом опускается на стул, – Ух.
Перемены положений даются примадонне непросто, будто что-то сдавливает ее монументальную грудь.