Повесть о зеленоглазом олене
Шрифт:
«Мне нужно поговорить с тобой», – Женя прислоняется спиной к стене прихожей. Несмотря на спокойный внимательный взгляд этих глаз, верхняя пуговица на рубашке вздрагивает, выдавая неспокойное сердце.«О друге одном», – продолжает Женя.
Я не задаю вопросов, не поднимаю брови, как будто в словах Жени нет ничего удивительного.
«Короче, друг влюбился в девчонку, которую знает с детства, но не знает, как сказать». – «Пускай напишет ей письмо…», – тут же предлагаю я, вспомнив, как в пятом классе сын знакомыхдонимал меня длинными обстоятельными письмами, в которых он каялся в мнимых грехах передо мной и находил истину в любом сказанном мною слове, а я с любопытством ждала этих конвертов в ящике, хоть и жил тот мальчишка через улицу.
«В детстве, когда все ходили к королевскому камню, помнишь?» – начинает он.
Я улыбаюсь, да, конечно же, я помню «королевский камень». Вернее, меня саму не приглашали на «королевский камень», но я помню, какое значение он имел для других.
Поход к королевскому камню был дворовой традицией, где все выясняют друг с другом отношения.
Однажды компания ребят со двора, человек примерно двадцать, начиная с чьей-то младшей сестры и заканчивая дважды второгодником ПашкойРобовецким, в неге летнего безделья слонялась по берегу Колымы. Закатив майки и задрав штанины под низким обжигающим северным солнцем, они не прошли и километра, как то-то заметил невиданный ранее валун. Валун резко выделялся среди тамошних обкатанных иссиня-серых булыжников, напоминавших яйца динозавров, и по форме походил на кресло. Остановились, они нашли по карманам спички, разожгли костер и на этом месте, слово за слово, договорились, что теперь всегда будут приходить кнеобычному камню. Но чтобы обставить дело со всей возможной торжественностью, договорились платить за присутствие секретами. А если разболтаешь секрет, услышанный возле Королевского (да-да, Королевского) камня, то никто не станет с тобой дружить.
С того момента все приладились делать вид, будто ничего не произошло, даже если они слышалидруг про друга такое, что потом само так и прыгает на язык. И терпели.
Я немного злилась на них за то, что меня не зовут на Камень. Смеялась над тем, сколько небылиц можно наплести, и каким лопухом можно оказаться, поверив в них. Видите ли, открой секрет, докажи секрет, спрячь секрет от чужих…
Скоро почти все дворовые стали разговаривать полунамеками, и про любого могли сказать: «Уж я-то его знаю!» только потому, что сходили вместе к Камню.
Без знания секретов жить в большом дворе становилось неловко, но иногда из плотного сгустка «тайн» кое-что всё же просачивалось наружу. Особенно, когда делаешь вид, будто не прислушиваешься, будто легко забываешь услышанное, будто не хочешь собирать кусочки в целое.
Хотя никто не рассказывал мне о походах, я безошибочно угадывала, что недавно соседи снова были у Королевского камня, по очереди сидели на нем и рассказывали секреты, а остальные затаив дыхание слушали. Должно быть, их лица были серьезны, а в зрачках отражались отблески заката над Колымой.
Я всё ждала, когда секреты измельчают, а камень затопят паводки.
Женьку Скворцова, тем не менее, тащили на каждое собрание всеми правдами и неправдами. Женька не раз высказывал свою несостоятельность по части секретов, но его продолжали тащить туда. И приглашения эти поступали от девочек.
Всегда ровный ко всем, немного отстраненный, живущий, как и брат, на два дома – то у мамы, то у папы, он считался самым положительным героем двора, но самым недосягаемым. Не было человека, который с большей готовностью отремонтирует велосипед, чем Женька, или поможет дотащить тяжелую сумку, но никто не мог знать за него ни один ответ в девичьих анкетах* и сказать, чем живет этот мальчик. Были ли у него проблемы, были ли у него пристрастия, как, например, моё пристрастие к плавленым сыркам или рисованию пеной стеклоочистителя на окнах. Казалось, он сошел со страниц комиксов, где герои только и делают, что спасают велосипеды и переводят бабушек через дорогу.
Но не анкеты интересовали«невест». Каждый раз они ждали, не скажет ли Женька чего о том, кто ему нравится из девочек. Он не говорил. Он рассказывал только, что мама бросила папу, что они с братом не ночевали дома, и говорилось это как бы невзначай. Девчонки кивали, мол, секрет засчитан, но отходили от камня с обманутыми надеждами. И самое тягостное ожидание испытывала Настя, наша заводила, которая не раз называла Женю «женихом», и готова была «дать втык» каждому, кто посмеет опротестовать это, потому что он научил ее плавать и уже два раза чинил велосипед. От Женьки никаких признаний не поступало, хоть ты убей.
Но однажды что-то случилось.
Он заговорил. Вернее, он проговорился. Просто за обычными хлопотами у костра Женя сказал: «Жалко, здесь нет Дашки». И, наверное, то же самое сказал мой верный товарищ Паша, тот самый второгодник, который считал меня очень умной (Пашке много ли надо – два раза потолковали о молекулах и атомах). Тогда другие мальчики нашего двора тоже спросили, почему здесь никогда нет Дашки, странно. И некоторые сказали, что если бы не Костя, который следует за мной как хвост, то любой предложил бы мне дружбу. Другие подхватили беседу словами о том, что у меня есть «что-то такое в характере». Третьи сказали, что у меня есть «что-то такое в лице». А им, наверное, просто нравилось, что я не хожу на Королевский камень, и при желании каждый из них в моих глазах имел шанс выглядеть хорошим.
Что еще сказал им Женя, я до сих пор не знаю. Но тем же вечером я стала наблюдать какую-то пристальную атмосферу во дворе. Настя угрюмо смотрела на Пашку. Пашка виновато – на Настю. Все парни наперебой мерялись при мне разными качествами и оказывали мелкие услуги. Дарили подарки. Костя закинул мне в форточку сникерс и записку. Жени не было видно во дворе долго, а Настя перестала со мной разговаривать, и почти все девочки перестали со мной разговаривать. Когда я пыталась пойти на контакт, она отвечала: «Отвали, у меня плохое настроение».
Но долго так продолжаться не могло. И в одном из самых мрачных уголков двора под раскидистой лиственницей Настя выкрикнула мне в лицо: «Получается, Даша, что ты всем пацанам нравишься! Всем!». Я ответила, что со мной дружат только Пашка и Костя.
«Если бы это были только Пашка и Костя, то я бы не хотела застать тебя здесь и начистить твое мерзкое рыло!» – Настю словно прорвало. Она, главная бдительница традиций секретности, в один миг заложила всех вместе с их секретами. «Лёха обоссался, когда рыбу ловил на водохранилище…Молчанов своровал денег у пьяного отца, чтобы всех жвачкой угощать, а тот на собутыльников подумал… Горбачков знаешь что…Эдик…Пашка…Шумилов…Михайленки…». Список оказался длинным.
А еще «Всем… всем…нравишься всем», – вспоминаю я. Мог ли Женя оказаться в числе«всех», о которых с расширенными зрачками шипела девчонка Настя? Настюха была заводилой, она часто обобщала вещи, а я многоедодумывала и накручивала. Но если Настя и правда имела в виду всех, то значит и она имела в виду и Женю.
«Да, я помню королевский камень. Какая лихая всё-таки была задумка», – отвечаю я, смотря на Женю смеющимися глазами.
«Один из наших случайно разболтал, что влюбился в тебя. А тебе самой не сказал», – и он улыбнулся немного застенчивой улыбкой. Зря Ксю говорит, что все его улыбки это ухмылки. Вот он, не прикрытый бронёй, улыбается.