Повесть в стихах: Чужая боль
Шрифт:
ступеньку за ступенькой меря,
я шла, в то беззаветно веря
пускай бездумно, тупо, слепо,
что этот путь ведёт на небо;
и непременно по итогу
предстанем с дочерью пред Богом.
Бог примет нас, всё не напрасно -
ведь знает Он, как мы несчастны!
И вот пришли. На крыше мы
стоим пятиэтажки мрачной,
а вид заброшенный, невзрачный
и вниз взираю с вышины.
Снежинки кроткие
ласкают бережно и нежно,
и ветерок бодрит прилежно:
не злым, а добрым хитрецом.
Тоскливо здесь и зябко очень,
а время близится уж к ночи.
И это небо чёрное,
(как жизнь моя позорная!)
давило тяжестью своей,
а думы жгли больней, больней ...
"Нет, этот мир нам не жилище!
Зачем? К чему плодиться нищим?!
Ну вот и всё - прощай мой враг,
осталось сделать только шаг."
И это грозное решенье
уже хотела завершить.
"Ну да! Зачем? Зачем нам жить???"
Застыла я - но озаренье
вдруг посетило мозг усталый:
"Проститься надо с дочкой малой,
мы здесь не свидимся уж боле ...
хоть ЭТО в нашей пока воле;
ну что ж! Недолго нам осталось".
Едва отпрянула устало,
сама ж, открыла покрывало, -
и ею так залюбовалась!
И снова, снова отшатнулась,
ловила личиком луч света ...
Ну вот поймала ... что ж, не сетуй.
А дочь проснувшись, улыбнулась
сама с собою, для себя,
миг пробуждения любя.
Зевнула сладко так - так славно!
–
и носиком ведя забавно,
меня нашла, взглянула ново,
как будто молвила: "Здорово!
О жизнь! Прекрасная она ...
уверься, матушка, моя.
Зачем торопишь ты спасенье?
Защита та, лишь заблужденье -
и нет, не выход, а тупик -
капкан!
– который злой шутник
нам Люцифер исконно ставит.
Ох, матушка! Да разве ж вправе -
дав жизнь, отнять её теперь.
Молю! Ну дай, вершить самой,
самой творить мне путь земной ...
Всё образуется. Поверь!
–
прочла в глазах её, гоня
все мысли пагубные прочь,
вот так понявши тогда дочь -
и это лишь спасло меня;
и прошептала я без зла:
– За счастье, даренное Богом,
бороться мне придётся много ...
И ободрённая ушла.
Я помню, как стояла долго
там, у подъезда втихомолку,
от ужаса вся холодея,
воспоминаньем тяготея
слепой игры со смертью в прятки -
как мне она лизала пятки!
–
и
давая знать так о себе ...
Тогда ещё не понимала,
насколько глупо поступала,
желая прыгнуть в бездну с крыши,
ища в загробной мрачной нише -
покой, спасенье и отраду.
Но нет! От смерти мне не надо,
нет, ничего, совсем-совсем ...
И благо то, что с этим всем
я (слава Богу) совладала;
коварный клич тот обуздала!
А мысли ж были - шёпот бесов -
меня он звал, тащил к отвесу;
те ощущенья не забуду,
покуда жить на свете буду.
За то мгновенье, молвлю смело,
я лет на двадцать повзрослела.
Темно, безлюдно, лишь фонарь
горит, не грея; всё ж - январь!
А я стою в раздумьях долго.
Или секунды стали вечны?
Иль рассужденья бесконечны?!
Так мерзко холодно; нет толку
в осенней куртке, в сапогах.
Но я не плакала совсем:
реветь уж нечем - и зачем?
Держу малышку на руках,
конверт укутав в одеяльце;
без рукавиц застыли пальцы;
пожитки жалкие в узле
у ног валяются и мне
ужасно пусто на душе;
а безысходность сердце гложет.
Коляски нет ... (но не робей)
Зато пятнадцать есть рублей!
Куда идти? Кто нам поможет?!
Кто надоумит? Даст совет?
Антон, какой же стал скупой,
а в общем, был всегда такой,
(каких не видел просто свет!)
мобильник даже не отдал;
сказал, что САМ, мол, покупал.
Идти же надо, всё равно -
но вот куда?
– вопрос тугой,
тут надо думать головой.
Подруг отвадил муж давно;
остались лишь друзья семьи -
так это все ЕГО они.
И тут, меня вдруг осенило;
а что? Пожалуй, даже мило,
пусть шанс почти что никакой,
однако, нам сойдёт любой.
Я до декрета медсестрой
работала в больнице нашей ...
Туда, поехали мы с Дашей.
Дежурный врач, впустил меня,
но лишь до завтрашнего дня;
а мне - и это добрый фарт.
С утра сходила я в ломбард
и заложила побрякушки:
цепочку, серьги золотые,
а это деньги всё ж такие,
что в тот же день я у старушки
за половину суммы смело
на целый месяц снять сумела
навроде что-то комнатушки;
пусть хоть и в маленькой лачужке,
пусть без удобств, но нам в тот час
и это было в самый раз,