Повести и рассказы 1848-1852
Шрифт:
Елка и свадьба
Впервые опубликовано в журнале «Отечественные записки» (1848. № 9. Отд. 8) с подписью: Ф. Достоевский.
О возможной связи рассказов «Елка и свадьба» и «Честный вор» см. с. 552.
Фигура «добродетельного злодея», лицемерно играющего роль «покровителя» слабых Юлиана Мастаковича, впервые встречается в фельетоне «Петербургской летописи» от 27 апреля 1847 г. (см.: наст, т. С. 9 и 10). Вскоре она дополняется новыми штрихами в «Слабом сердце». Некоторые черты Юлиана Мастаковича предвосхищены в «Бедных людях» в фигуре Быкова. Дальнейшее развитие сходного типа критика отмечала в Петре Александровиче («Неточка Незванова»), Лужине («Преступление и наказание»), Тоцком («Идиот»).
Особенно
Белые ночи
Впервые опубликовано в журнале «Отечественные записки» (1848. № 12) с подписью: Ф. Достоевский и с посвящением другу молодости Достоевского поэту А. Н. Плещееву.
Размышления о типе петербургского «мечтателя» занимают важнейшее место в творчестве Достоевского 1840-х годов (см. вступительную статью в т. 1 наст, изд): «В характерах, жадных деятельности, жадных непосредственной жизни, жадных действительности, но слабых, женственных, нежных, — писал Достоевский в «Петербургской летописи» (наст. том С. 31), — мало-помалу зарождается то, что называют мечтательностию, и человек делается не человеком, а каким-то странным существом среднего рода — мечтателем».
В герое «Белых ночей» явственны автобиографические элементы: «…все мы более или менее мечтатели!» — писал Достоевский в конце четвертого фельетона «Петербургской летописи», а в конце позднейшего фельетона «Петербургские сновидения в стихах и в прозе» (1861) вспоминал о своих «золотых и воспаленных грезах», очищающих душу и необходимых художнику. По героико-романтическому настроению рассказ его близок видениям героя «Белых ночей»: «Прежде в юношеской фантазии моей я любил воображать себя иногда то Периклом, то Марием, то христианином из времен Нерона, то рыцарем на турнире, то Эдуардом Глянденингом из романа „Монастырь“ Вальтер Скотта и проч., и проч. И чего я не перемечтал в моем юношестве <…>. Не было минуты в моей жизни полнее, святее и чище. Я до того замечтался, что проглядел всю мою молодость».
Возможно, что одним из прототипов главного героя явился друг писателя А. Н. Плещеев, которому Достоевский посвятил повесть. В исповеди героя переосмыслены некоторые мотивы плещеевской лирики. Повесть создавалась в дни тесной дружбы Достоевского и Плещеева, членов кружка А. Н. и Н. Н. Бекетовых, а затем социалистических кружков М. В. Петрашевского и С. Ф. Дурова. В момент работы Достоевского над «Белыми ночами» Плещеев обдумывал свой вариант повести о мечтателе «Дружеские советы». [99]
99
Отеч. зап. 1849. Т. 63. С. 61-126.
Неудовлетворенность окружающей жизнью, стремление уйти в идеальный мир от убожества повседневности сближает Мечтателя «Белых ночей» с гоголевским Пискаревым из повести «Невский проспект» (1835), мечтателями Э. Т. А Гофмана, В. Ф. Одоевского и других представителей западного и русского романтизма. Перекличка со многими романтическими персонажами подчеркнута в повести при характеристике «восторженных грез» героя («Ночь вторая»). В самом названии повести, делении ее на «ночи» Достоевский в известной мере следовал романтической
«Белые ночи» — одно из самых светлых и поэтических произведений писателя. Молодой чиновник-разночинец и юная девушка, оба чистые и ясные душой, изображены здесь на фоне петербургских каналов, озаренные сиянием белых ночей. И обстановка действия повести, и образы ее героев овеяны поэтической атмосферой романтической лирики, а также пушкинских поэм о Петербурге — «Домика в Коломне» и «Медного всадника». Впервые возникающее у Достоевского в «Петербургской летописи» и «Белых ночах» философско-историческое осмысление темы Петербурга, созданный писателем образ одинокого интеллигентного героя, чувствующего себя чужим и заброшенным в большом шумном городе, его скромные мечты о тихом «своем уголке», рассказ Настеньки о жизни в доме бабушки, обращение к теме «белых ночей» для характеристики «призрачного» Петербурга, описания его каналов — места встреч Настеньки и Мечтателя, — все это также овеяно поэтической атмосферой пушкинских поэм.
Новое, углубленное истолкование мечтательство получает в последующем творчестве Достоевского. Оно осмысливается писателем как следствие «разрыва с народом огромного большинства образованного нашего сословия» в результате петровской реформы. [100] Поэтому чертами мечтателей наделены многие центральные герои романов и повестей Достоевского 1860-1879-х годов. В середине 1870-х годов писателем был задуман и особый роман «Мечтатель». Мечтателей зрелого периода творчества Достоевского объединяет с героем «Белых ночей» жажда «действительной», «живой» жизни, поиски путей приобщения к ней.
100
Дневник писателя. 1873. Гл. 2. Старые люди.
Первые критические отзывы о повести появились в январе 1849 г. В «Современнике» А. В. Дружинин писал, что «Белые ночи» «выше „Голядкина“, выше „Слабого сердца“, не говоря уже о „Хозяйке“ и некоторых других произведениях, темных, многословных и скучноватых». [101] Основная идея повести, по оценке критика, «и замечательна, и верна».
«Мечтательство» он считал не только специфически петербургской, но характерной чертой современной жизни вообще. Дружинин писал о существовании «целой породы молодых людей, которые и добры, и умны, и несчастны, при всей своей доброте и уме, при всей ограниченности своих скромных потребностей». Они становятся мечтателями и «привязываются к своим воздушным замкам» «от гордости, от скуки, от одиночества».
101
Современник. 1849. № 1. Отд. 4. С. 43.
К недостаткам повести Дружинин относил то, что Мечтатель поставлен вне отчетливо обозначенного места и времени и что читателю неизвестны его занятия и привязанности. «Ежели б личность Мечтателя „Белых ночей“, — продолжал он, — была яснее обозначена, если б порывы его были переданы понятнее, повесть много бы выиграла».
Изменения, внесенные Достоевским в текст при подготовке издания 1860 г., допускают предположение о том, что ряд критических замечаний Дружинина был им учтен. Так, например, строки, рисующие образы, которые возникают в минуты романтических грез Мечтателя, появились в повести, возможно, не без влияния этой рецензии (ср. наст. том, С. 171–173).