Повести и Рассказы (сборник)
Шрифт:
Она светилась. Я принес карандаш, и его зашкалило. Я сразу нашел, в чем дело: Цой прорезал-таки броню. Только не там, где надо.
Я побежал глотать таблетки, а на следующий день пришел прощаться.
БОМБА. Надеюсь, я его не убила. Надеюсь, все обошлось. Он пришел еще раз после того, как заметил радиацию. Прощаться. Выглядел хорошо, только бледный. Но это еще ни о чем не говорит, правда?
Я сказала:
— Сегодня я ухожу.
— Скатертью дорожка.
Он всегда говорил со мной грубо, но я не
— Улетаю.
— Во-во. А то еще скажешь кому не надо, что я тебе помогал.
— Не хочу тебя больше видеть.
— Слушай, — сказал он и сощурил глаза. — Может, на прощанье мне все-таки располосовать тебя на сувениры?
— Счастливо оставаться.
— Ты поосторожней с правой рукой, там сустав, считай, на соплях.
— Ложись в больницу, — сказала я. — Вдруг это серьезно?
— Черт знает, что я делаю! По всему выходит — предатель.
— Я не взорвусь, не бойся.
— С чего ты взяла, что я боюсь? Пока.
И он ушел.
ЧЕЛОВЕК. Это оказалось серьезно. Через неделю появились язвы на пальцах. Видно, за что-то я хватанулся. Пришлось идти к врачу. Все спрашивают: «Где засветился?» Я говорю: «Не знаю». А что еще скажешь? Лежу в больнице. Лысею. Врачи темнят, но, думаю, в пальцах рак. Руки мне отрежут, это в лучшем случае.
Я дурак, последний дурак, нашел кого жалеть. Ничего уже не понимаю. Она совсем не человек, все у нее невпопад, что-нибудь не по ней — взорвется. Да если и нет, какое мне до нее дело?
Другой бы долго думать не стал, чиркнул бы лазером — и до свидания. Хотя за всех говорить трудно. Даром, что ли, с ума сходили? И что у кого в душе творилось, почем я знаю? Цой ведь убивал. И я убивал. Но тогда никто не просил пощады, а тем более помощи. Там был враг. А это все-таки живое. Хотя и там живое. Запутался я.
Она уже на Лупе, наверное. Сама говорила, что на Луну полетит. Ковыряется себе в грунте, про меня и не вспомнит. Память у них плохая — слишком много надо запоминать. А я что же?
В лучшем случае останусь без рук.
БОМБА. Могучий, громадный солнечный взрыв. Он вбирает в себя все, что есть вокруг, — землю, воздух, металл, камень, живое… Он растворяет все, чего ни коснется. Он — это ты. Это выстрел во все стороны света. Это мощь, которая не может и присниться.
Ты — цветок, ты — трава, ты — воздух, ты — человек, ты — змея старая, ты — все вместе, спрессованное в одну точку и одновременно расплесканное по всему миру. И мир — это тоже ты. Есть момент, когда в тебе исчезает время.
Может быть, как ни страшно, дать пусковой импульс, чтобы все это испытать? Может быть, стоит один раз побороть страх и не копаться больше в каменном крошеве Луны? Есть ли смысл жить, когда взрыв, твоя единственная мечта, исполнима сейчас же, стоит только плюнуть на все трижды ненужное, напрасное,
Одиночество — это чувство, которое неплохо бы испытать, если у тебя есть что-то кроме него. У меня было. Были подруги-бомбы, была война, был голод, было угасание, и был человек. Он приходил ко мне, мы много с ним говорили, так хочется его видеть. Но все это на Земле.
Это неразумно, мне нельзя на Землю! Они никогда не поверят, что я не взорвусь. Взрыв, взрыв…
Прийти и сказать: «Вот я. Я никому не буду мешать, я понимаю: нельзя взрываться. Я обещала. Только вы поймите меня. Не могу быть одна».
До конца не поверят. Я — Бомба.
А самое главное, мне все равно его не увидеть, слишком мала вероятность, я считала. Меня собьют раньше, чем он узнает о моем возвращении. Но, даже если увижу, что я ему скажу?
Жить просто так, переползать с места на место, носиться над черными скалами, зачем? Никому не нужна, всем ненавистна и ему, наверное, тоже. Я абсолютно никому не нужна.
Очень хочу на Землю.
Ее подстерегли в космосе, когда она возвращалась.
Он все рассказал. Он говорил: «Да не смотрите на меня так, не мог я иначе, черт знает, почему я так сделал. Она не взорвется, не бойтесь, я же знаю». И все кивали ему, доброжелательно подмигивали — мол, все в порядке, старик, самое страшное позади. Но кто-то ему не поверил, и бомбу взорвали.
А он уже ничего не соображал от боли, он бредил, рычал, и последние его слова были: «Задала мне работы, змея старая…»
СКАЖИТЕ «РАЗ»!
Посвящается памяти Романа Подольного
Он появился никто не знает откуда, он никак не назвал себя, да это и не нужно стало потом. Очень скоро его уже знали все и никто не мог ему ни в чем отказать. Его фотографии продавали в киосках, передавали из рук в руки, газеты писали о нем черт те что, на его проповедях энергичные люди делали совсем хорошие деньги, хотя всем известно было, что при записи эффект пропадает.
Но все равно — по вечерам эти проповеди низвергались из открытых окон на землю, к ним прислушивались, их, порой с недоумением, пытались понять.
Приписывали ему влияние на парламент и обвиняли в тайном знакомстве с высокопоставленными политиками. То есть врали без оснований и без фантазии.
Его прозвали Черный; чем-то, и не только цветом лица, он очень напоминал головешку.
Темен лицом, горяч глазами, высок, неуклюж, искривленные жадные губы, судорожные движения рук — психопат, мессия, все стремились прийти к нему и сказать каждый свое; все, все спешили к нему, хотя бы просто в мыслях спешили, боялись, что не успеют, а куда не успеют — о том не думали.