Повести и рассказы (сборник)
Шрифт:
— Парень, — сказал Низюн, — я знаю твое желание. Тебе хочется уйти от нас, посмотреть, как живут другие люди. Ты хочешь убежать от меня, парень.
Ланжеро отвернулся. Он не любил этого человека, не понимал.
— Парень, сядь ближе. Может быть, я твой друг.
Ланжеро отодвинулся. В зимнике было тихо. В углу спали жены Низюна, две хозяйки, толстая и тощая. На собачьем столике стояла еда. Висело ружье. Ызь следил за взглядом Ланжеро.
— Возьми, — сказал он, — это теперь твое ружье.
Ланжеро не взял.
— Парень, — сказал Низюн, —
Ланжеро прислушался. Выла собака.
— Это моя смерть. Что же ты стоишь, парень, убивай.
Ланжеро отскочил. Перед ним сидел плохой человек, с косым взглядом и откушенным пальцем.
— Ударь меня, друг, — сказал этот человек.
Ланжеро ударил.
— Вот как? Бьешь? — удивился Низюн. Глаза его сузились, стали собачьими. — Бьешь, — прошептал Низюн.
И вдруг вскочил, прыгнул через огонь, распахнул дверь и выскочил на мороз неодетый.
— Старики, на помощь! — вскричал он.
Стойбище выбежало.
— Старики, он метил в меня. Он хотел меня застрелить. Видите кровь? Это моя кровь. Это он меня ударил.
Старики бросились на Ланжеро.
— Назад! — крикнул Низюн. — Не трогать. Пусть он живет. Вот я какой. Отпустите его. Пусть он ест и пусть пьет. Он хочет моря и птиц. Он любит небо и то, что далеко. Дайте ему все, что он хочет. Дайте ему небо. Дайте ему реку. Он хочет девушку. Отдайте ему свою дочь. Он хочет идти. Пусть идет. Дайте ему. Вот я какой. Старики, возьмите моих собак и отдайте ему.
Ланжеро пошел. Отойдя немного, он остановился и крикнул:
— Я вернусь еще, Низюн!
Глава шестая
Ланжеро услышал в тайге песню. Пела женщина. Между Ланжеро и женщиной было болото, сваленные бурей деревья, стланик, ночь.
Песня то была слева, то слышалась справа. Ланжеро шел на песню, как на огонь.
Огонь мелькнул и исчез, не то маленькое окно посреди леса, не то большая звезда среди ветвей. Оттуда слышалась песня. Где-то близко кого-то ждала девушка.
«Может быть, меня», — подумал Ланжеро.
Ланжеро обрадовался человеку. Месяц он жил без людей, среди стланика, птиц и звезд.
Тело его стало словно чужим, руки высохли, казалось стали длиннее, ноги высохли, он стал легким, шатался, но шаг его стал мелким, трудным, точно не он, Ланжеро, шел, а вместо него шел Чевгун-старший.
Хоть бы встретить человека, тронуть его, взять его руку в свою руку, даже если это и лихой человек, пусть даже это Низюн. Хоть бы услышать слово, одно человеческое слово, в чаще, в ветвях, в прошлогодней траве.
Ланжеро шел на песню. Девушка — это не только женщина, но и человек, но и жизнь.
Там мигало окно. Это мигала жизнь.
Песни уже не было слышно. Ланжеро остановился. Ему казалось, что сейчас потухнет звезда между ветвей, окно в лесу. Шатаясь, он стоял, держась рукой за молодое дерево.
Песни не было. Может, она почудилась. Ланжеро упал лицом в прошлогоднюю траву. Хотел встать, но не мог.
Он пополз.
Была ночь. Может быть, это уже другая ночь. Он полз, хватаясь за траву, за корни, за ветки стланика, натыкаясь на камни, ударяясь о пни, проваливаясь и вновь подымаясь. В одном месте он задел локтем что-то живое и теплое. Разбуженная куропатка выскочила из травы, ударив его крылом. В другом месте он провалился в ключ, покрытый непрочным льдом.
Казалось, что все его чувства уснули.
Вдруг песня разбудила его. Слов он не понял. Лучше бы совсем не было слов.
Девушка кого-то звала. Ясно, что она его звала.
«Я здесь», — хотел крикнуть Ланжеро.
Ветер поднял сухие листья и наполнил Ланжеро рот.
Когда Ланжеро встал, он увидел дома. Они были рядом — длинные дома. Окна темнели. Но в одном доме не спали, светило большое окно. Ланжеро подумал: сейчас он ее увидит.
Дверь распахнулась: упал свет, в дверях был дым, слышен был смех.
Песня жила в этом доме. Сейчас он откроет дверь и войдет. Но у порога он остановился, словно у него не было сил открыть дверь. Он стоял на крыльце. Из тайги дул ветер. Пахло мхом, лиственницами и безлюдьем. В окно были видны люди, все до одного парни. Девушки не было видно. Но дом был наполнен песней. Девушка, должно быть, жила в другой половине дома, за стеной.
Ланжеро распахнул дверь и, шатаясь, вошел.
— Люди… — сказал он.
Больше у него не было слов.
Парни встали.
— Гость, никак, с того света.
— Отойди-ка ты, Омелькин.
К Ланжеро подошел краснолицый парень.
— Держись за меня, — сказал он. — Вот так.
— Веди его сюда, Воробей.
Парни окружили Ланжеро, подвели его к столу, сняли с него мешок и стали стаскивать обледенелые торбаза. Их руки коснулись его, дотронулись до его спины, до его плеч, это были грубые, ласковые руки. Но Ланжеро смотрел мимо них, оглядывался, словно кого-то искал. Песня наполняла комнату, голос девушки был здесь, но девушки здесь не было, ни одной женщины, даже старухи.
— Здесь кто-то есть, — сказал Ланжеро.
Парни на него посмотрели.
— Что-то ее не видать.
Парни его сначала не поняли.
— Где она? — спросил Ланжеро. — Песня ее здесь.
Парни расхохотались.
Тот, которого звали Омелькиным, принес вещь, вроде ящика. В ящике жил голос. И Ланжеро понял, что девушки здесь нет, может, даже она умерла, что здесь только один голос, песня отделена от девушки, что это всего-навсего дерево и еще что-то, просто-напросто вещь.
Отчаянье вдруг вернулось к нему, будто здесь tie было людей, точно он был один среди звезд, и он отодвинул от себя вещь и заплакал, плакал он тихо, и вместе с отчаяньем; он чувствовал и радость, — он жив, рядом люди, их много, и девушку, хозяйку голоса, он найдет.