Повести и рассказы
Шрифт:
Когда он вернулся в кубрик, Юрий уже спал, уронив на поцарапанные, натруженные руки свою всклокоченную голову.
ТРЕТИЙ ДЕНЬ
Ульяновский мост
Ульяновск стоял на горе, высоко поднимаясь над Волгой, утопая в густой зелени садов. Наверное, и в далеких отсюда степных заволжских селах был виден этот город, озаренный робким розовеющим светом.
Геннадий долго глядел на город, в котором родился Ленин. Вдруг в самом высоком доме вспыхнули оранжевым пламенем все окна, вспыхнули так, что на них невозможно стало смотреть. А спустя секунду-другую заполыхали окна и в другом доме, а потом и в третьем, и в четвертом…
— Вот бы на берег попасть! — сказал Геннадий, обращаясь к стоявшему рядом с ним радисту Кнопочкину. — Я сразу бы в музей пошел.
— Я года два назад там был, а как сейчас все помню, — отозвался Кнопочкин. — Стоит деревянный дом. А наверху комната Ленина… Он тогда в гимназии учился. Маленькая такая, чистая. Тут и кровать, и стол перед окном, и полка с книгами.
— А книг много? — спросил Геннадий.
— Много. Там только самые его любимые. А еще он из библиотеки брал, и научные и разные другие… На одни пятерки учился. Гимназию окончил с золотой медалью. — Вдруг Кнопочкин дернул Геннадия за рукав: — Посмотри-ка теперь сюда.
Геннадий глянул влево. Дымчато-серый великан мост был уже совсем близко. Он протянулся через всю Волгу. Какое множество огромных и в то же время таких, казалось бы, тонких и легких, совсем невесомых, решетчатых ферм, покоившихся на гигантских устоях из белого камня!
Их даже сразу не окинешь взглядом!
Геннадий сказал, прищелкнув языком:
— Эге, мост!
Навстречу «Соколу» шел буксир «Сочи». Он вел за собой чуть ли не десяток деревянных барж, словно селезень послушных уток.
— Порожняк тащит, — кивнул Кнопочкин.
На крыше каюты передней баржи стоял огненно-рыжий голенастый петух. Важно выпятив грудь и приподнявшись на цыпочки, петух на всю Волгу кричал: «Ку-ка-ре-ку-у!»
А в это время над заволжской степью, из-за дальнего лесочка, сиреневой ниточкой показавшегося на горизонте, всходило солнышко — не жаркое еще пока.
Наискосок через Волгу протянулась светлая, вся в золотых рябинках дорожка. И чем выше поднималось солнышко, тем дорожка делалась ярче, точно кто-то подбрасывал в нее золотых рябинок. На дорожку нельзя было смотреть не прищурившись.
«Сокол» и «Сочи» уже разминулись, а все еще было слышно, как расходившийся петух кричал свое «ку-ка-ре-ку».
— Ну и горластый! — засмеялся Агафонов, пробегая мимо Геннадия и Кнопочкина. — Пошли, Жучков, наверх, оттуда все как на ладони!
Геннадий сорвался с места и понесся вслед за рулевым к трапу на верхнюю палубу.
На мостике стоял Глушков и, наклонившись к переговорной трубе, отдавал какие-то распоряжения в машинное отделение.
Чтобы практикант не мешал капитану, Агафонов подтолкнул его к штурвальной рубке, открыл дверь.
— Сидеть и не шуметь, — шепотом проговорил он, когда Геннадий вошел в рубку.
У штурвала стоял Давыдов. Он даже не оглянулся на вошедших.
Геннадий подошел к окну и тут только заметил Юрия.
Он сидел ссутулившись на скамейке и глядел на плот, совсем не замечая остановившегося рядом с ним Геннадия.
Вдруг Юрий зашевелился, и Геннадий, боясь, как бы он не оглянулся, перевел взгляд на окно.
Приближался ответственный момент. Надо было так рассчитать и так выровнять длинный плот, чтобы он прошел через пролет, словно натянутая струна.
Если же хоть одно челено налетит на каменный бык, крушение неминуемо. Тотчас начнут лопаться счалы, и по кипящей воде в хаотическом беспорядке валом повалят бревна…
Особенно сложна проводка плота под мостом в ветреную погоду. Тогда трудно сдерживать и выравнивать плот в пролете. А нынче с рассветом, как назло, снова поднялся ветер.
Сильная машина «Сокола» работала на полную мощность. Пароход старался завести переднюю часть плота навстречу свежему, напористому ветру, дувшему из-за Волги. Малыш «Уралец», ночью сопровождавший «Ульяновца», теперь помогал «Соколу». Упершись носом в корму плота, он толкал его против ветра и то и дело жалобно гудел, точно говорил: «Слабова-ат я! Слабо-ва-ат!»
Середину длинной гибкой ленты плота никто не сдерживал, и озорной степной гуляк сносил ее, образуя выпучину. А вот плот уже стал похож на непомерно огромный деревянный серп.
Тараща испуганные глаза, Геннадий оглянулся назад.
Мост надвигался. Все ближе и ближе белые высоченные устои. Натыкаясь на каменные быки, вода бесилась и, разбрасывая хлопья пены, устремлялась в пролеты.
Сердце у Геннадия сжалось щемящей болью, в спину кто-то дохнул холодом, и он почувствовал себя так, точно ему сейчас предстояло прыгнуть с отвесной скалы в пропасть. Не в силах больше глядеть на мост, Геннадий перевел взгляд на плот с тайной надеждой увидеть его уже выровнявшимся и прямым. Но плот по-прежнему плыл изогнутым серпом. Что же теперь произойдет?
Геннадий не помнил, как он присел на скамейку, как положил на плечо Юрия руку.
— Юрка, — шепнул он и в ту же секунду осекся, отдернув руку.
Юрий даже не оглянулся. Но, быть может, он тоже волновался и ничего не слышал?
Всех находившихся в рубке оглушил раскатистый гудок. Это капитан давал приказ плотовой команде.
«Опускайте лоты, опускайте лоты!» — настойчиво требовал он, размахивая флажками.
Потом последовали новые гудки. Теперь они касались малыша «Уральца»:
«Подойди к середине плота и выжимай выпучину!»
Стоило опустить лоты, и плот затормозился, начал медленно вытягиваться. А послушный «Уралец», ткнувшись носом в среднее челено, тоже помогал плоту принять нужное положение. И едва плот вытянулся в линейку, как «Сокол» вплотную подошел к мосту.
Казалось, пароход стоял на одном месте, а великан мост сам надвигался на него. Громыхая колесами, по мосту несся товарный поезд. Нескончаемой вереницей замелькали красные вагоны. Через все судно медленно проплыла узорчатая тень от фермы, и «Сокол» поравнялся с устоями.