Повести и рассказы

Солнцев Роман

— Нет.

— Я тебе предлагаю прокатиться! Я — на велике, а ты — на мотоцикле.

— Сказал — не хочу!..

Сашка снова как-то странно, криво смотрел на Антошу.

— Милый ты пацан… ты же ничего не понимаешь… а тоже! У меня украли инструменты… кейс и ящик из гаража… это две тысячи долларов. И мне бы хана, если бы не эти люди.

Антоша, насупясь, молчал.

— Ну и этот, Валька… длинный… привязался к Натке… Знаешь, когда к кусту подойдешь, где гнездо, птица отлетает в сторону, начинает чирикать. Мол, тут

я, бери меня. Ты — к ней, а она дальше в сторону… отваживает от гнезда бандита… Вот и я… я же тебе объяснял…

— Какой он бандит! — наконец вырвалось у Антоши. — Он макарон.

Против тебя.

— Он макарон, да вот дружки у него… из ментовки… страшные мужики.

Это походило на правду. Почувствовав, что Антоша поверил, Сашка повеселел, потрепал его по голове. Кепка слетела в пыль.

— Что ты как азербайджанец? Что ты надел? Давай я тебе вот эту отдам, — и напялил на Антошку свой кепарь с прозрачным козырьком. — Я и мотоцикл могу подарить. Хочешь? Прямо сейчас! Ты садишься на моего коня, я на твоего?

Антоша испугался. Такие невероятные подарки вдруг — ни к чему.

Что-то тут есть страшное. Он потребует что-нибудь не говорить или что-нибудь сказать. Ой, не ладно что-то, не ладно в отношениях Сашки с Наткой…

— Анекдот хочешь? — засиял спутанные зубами Сашка. — Сидят два еврея в камере. Один другому: слышь, зачем тут решетки. Кто сюда полезет?

— Привет Натке передать? — угрюмо спросил Антоша.

Сашка вдруг переменился в лице.

— Нет, я позвоню сам. — И вновь вылупив зубы, скороговоркой. — Не хотел говорить, не хотел, да тебе скажу… Она в сам деле дружит с Оскаром, сыном Куфтика, в кино ходили, люди видели.

— Этого не может быть! — затрепетал Антоша.

— Что ты понимаешь! — Сашка зло сплюнул. — Всё может быть. Может, решила мне подыграть… да увлеклась. — И что-то еще он говорил, быстро-быстро.

На языке крутилось: а чего ж ты с девчонкой сейчас целовался?! Но, может быть, это как раз игра? По телеку показывают: целуются все подряд с кем ни попадя, да еще секундомером время засекают. Мама права: распустились люди.

8

Антоша приехал домой омраченный, в тоске.

— Что с тобой? — спросила мать. — Ты хромаешь! Ой, у тебя коленка черная! Подрался?!

— Да ерунда, упал!.. А где Натка?

— Быстро в ванную, промыть и йодом!.. Она пошла звонить Саше.

Натка вернулась, улыбается. Она сегодня очень красивая, только губы лишнего бордовой краской намазала. И скулы — розовой пудрой.

— Наташа, с тобой можно поговорить?

— Говори, — засмеялась Натка. Они сидели в детской комнате. Сестра вытянула из угла любимого тряпичного желтого льва за лапу и положила на колени. — Ну? Чего молчишь? Скажи «мяу».

— Брось со мной, как с маленьким. Я всё знаю. Ты сама-то знаешь, что все это игра… поп… и прочее?

— Конечно. —

Она вскинула огромные глаза юной женщины и снисходительно улыбнулась братишке. — Все хорошо. Все о'кей.

— О'кей?

— О'кей.

— А тебе известно, что кей — это ключ. И что за дверью может ничего не оказаться, как в какой-то, не помню, сказке. Дверь нарисована.

— Нет. — Натка вскочила, швырнула в угол льва и, схватив братишку за уши, поцеловала в губы. — Нет!

Антоша смятенно сник.

— А что дальше будет?

— И дальше будет всё хорошо. — Она улыбалась во все зубы. Пошла помогать матери готовить ужин.

Как же так?! И ночью не плакала — Антоша подолгу притворялся спящим, следил. Не плакала. С улыбкой спала.

Только через пару дней он увидел: сестра стоит на чужой улице, в стеклянной будке телефона-автомата, прижала черную трубку к уху… и все лицо у нее блестит, мокрое от слез.

Вот она медленно повесила трубку, обтерла платочком щеки и вышла к прохожим, показывая зубы всему миру.

Все хорошо. Жизнь прекрасна.

ТУЛУП

1

Новый год мы с женой встретили на даче, средь сизого после морозов сосняка, на краю трехсотметрового обрыва над рекой — такой нам выпал участок, здесь стоит наш деревянный домик на бетонных стенах гаража.

Хорошее место не столь для урожаев (почва — сплошной галечник), сколь для созерцания: даже зимой внизу движется, мерцая, огромное пространство незамерзающей воды (выше нас по реке — ГЭС), по веткам над головами шныряют глазастые белки, днем и ночью великая тишина, а главное — от города недалеко.

Мы думали здесь и ночевать остаться, растопив получше нашу узкую маломощную печку, но, когда в полночь грянули куранты из радиоприемников и телевизоров соседних дач, и в звездное небо взлетели с шипением и треском сотни китайских шутих, и мир озарился неверным светом, мой пес Тихон, мирно лежавший на снегу во дворе, от страха метнулся под крыльцо, а там вдобавок на него с грохотом свалились несколько поленьев березовой поленницы… Заскулив и поджав хвост, обычно смелая лайка белым вихрем взлетела по крутой лестнице на крыльцо и забилась в угол на веранде.

Мы надеялись, пес успокоится, но праздничные гулы и взрывы петард продолжали содрогать вокруг землю и домики, как это делают забиваемые на стройке сваи, и пес завыл. Я обнял его, он дрожал, словно Пятница в книге про Робинзона Крузо, увидевший, как из «палки» вылетает огонь… Вот что значит держать охотничью собаку в городе, не водить на охоту, не стрелять при ней из ружья, приучая к звуку выстрела и запаху пороха…

— Сколько же они покупают этих патронов! — удивилась жена. — Они ведь и спать не дадут. По крайней мере до четырех утра, до московского Нового года.