Повести и рассказы
Шрифт:
Тут заговорил Чэнь Найчжи:
— А почему это наш историк не открывает рта? Еще неизвестно, кто из У толковее — старший или младший. Раз уж занялся историей, он обязан глубже нас вникать в проблемы.
Чжунъи умоляюще поднял руки и смущенно засмеялся, отказываясь от предложенной чести. На самом же деле его увлек их энтузиазм, сердце забилось, таившиеся в нем слова неудержимо рвались на волю и готовы были выскользнуть из-за неплотно сжатых губ. Но вмешался брат:
— Он только что вернулся в город, в университетских дискуссиях не участвовал, не знает, что это за штука!
— Подожди! — перебил его Чэнь Найчжи, снова встал в позу декламатора и прочел несколько строк — по-видимому, тоже собственного сочинения:
Ты кто — хозяин государства или раб? Такой застенчивый — ни сделать, ни сказать не смеешь? Хозяин должен быть хозяином во всем, Он на молчанье права не имеет. Открой же рот и говори Все, что сказать ты хочешь! Говори!Произнеся последнюю строчку, он застыл в позе Пушкина на одном из памятников: устремил ввысь руку и весь подался вперед. Освещенная боковой лампой, его тень на стене выглядела довольно-таки красиво.
Этот эффектный номер вызвал общий смех, а Хэ Юйся сказала:
— Сегодня наш Чэнь в ударе. Сколько раз он читал стихи со сцены, а такого успеха не имел.
Когда веселье улеглось, кто-то попросил У Чжунъи поделиться своими мыслями, и он торопливо, словно боясь, как бы его не прервали, стал говорить о государственном устройстве Китая. Он полагал, что, поскольку в стране еще не создана строго научная, нормально функционирующая система государственных институтов, имеется почва для возникновения неравенства и других отрицательных явлений, возникают злоупотребления, душится демократия. Если управление государством сосредоточивается в руках отдельных лиц, может возникнуть единоличная власть, а диктатура класса превратится в тиранию личности… Как ему помнилось, в тот вечер он привел множество примеров из китайской и всемирной истории, это делало его аргументацию точной и неоспоримой. Остроту же и важность поднятого им вопроса он подтверждал фактами из окружающей жизни. Все присутствовавшие — в том числе и брат — поразились проницательности, глубине и оригинальности суждений юного студента. Он видел, как отовсюду — из ярко освещенных и затененных углов комнаты — к нему устремились изумленные и восхищенные взгляды. Он и сам был до глубины души взволнован, слушая как бы со стороны длинные пассажи и точные формулировки, исходящие из его уст. Особую тайную радость доставляло ему то, что Хэ Юйся не спускала с него своих прекрасных глаз. Оратору ведь тоже нужно вдохновение — в минуту подъема не подготовленная заранее речь звучит иногда необычайно убедительно. Как будто мысли, вынашивавшиеся в течение многих дней, вдруг засверкали огненным фейерверком. Он продолжал говорить, а сам думал: завтра надо будет высказать все это публично на университетском митинге, чтоб еще больше людей узнали мои мысли и я на множестве лиц прочел радость и одобрение…
На следующий день он отправился в университет, бурлящий, как кипящая вода в котле. В аудиториях произносились речи, шли споры. Коридоры и спортивная площадка были обклеены листами дацзыбао. Они свешивались, как выстиранные простыни, с веревок, протянутых между корпусами. Чтобы пройти по двору, приходилось приподнимать листы, и они громко шуршали. Зрение и слух были бессильны воспринять всю разноголосицу мнений, излагавшихся устно и письменно. Это, конечно, впечатляло.
Группа, в которой учился Чжунъи, проводила дискуссию на тему «Могут ли неспециалисты руководить специалистами». Студенты сдвинули окрашенные в темно-зеленый цвет столики в центр аудитории, составив из них большой квадрат, а сами расселись вокруг. Чжунъи сидел рядом с тридцатью однокашниками. Ему не терпелось повторить свое вчерашнее блестящее выступление. Но поборники двух противоположных мнений так отчаянно спорили, кричали, перебивая друг друга, что ему не удавалось вставить и полслова. В сердце его стучал молоточек — он в волнении предвкушал эффект, который возымеет его речь, но высказаться-то ему и не давали. Однажды он уж было раскрыл рот, но кто-то закричал: «Нет, позвольте мне!» В другой раз он даже встал со стула, но сидевший рядом студент опустил руку на его плечо и усадил на место: «Куда спешишь? Только приехал, а туда же… Посиди, послушай!» И тут же сам начал излагать свои соображения насчет специалистов и неспециалистов.
Он разделил руководящих работников на три категории: специалистов, неспециалистов и полуспециалистов. Специалисты знают дело и в состоянии вести его хорошо; естественно, они должны находиться на руководящих постах. Полуспециалисты наряду с руководящей работой обязаны повышать свои знания. Неспециалистов же нужно переводить на более привычные для них участки работы, где они могли бы руководить по-настоящему. Ведь профан в одной области может оказаться знатоком в другой. Но сугубо специальными областями должны руководить люди сведущие, иначе неизбежны лишние трудности и даже провалы в работе…
У этой точки зрения сразу объявились противники. Во главе их оказался председатель студенческого союза, обвинивший оратора: тот, мол, в скрытой форме выступает против тезиса «партия руководит всем». Поднялся страшный шум. Лишь угроза остаться без ужина прекратила споры.
Чжунъи был очень разочарован тем, что не смог выступить. Лежа на койке, он еще несколько раз повторил про себя тезисы речи и решил: либо ему завтра предоставят слово, либо он напишет двадцать четыре больших листа дацзыбао.
Но назавтра обстановка внезапно изменилась: нежданно-негаданно началась кампания вылавливания правых элементов. В их число попала большая группа тех, кто еще вчера ходил с гордо поднятой головой и блистал на трибунах, произнося горячие речи. Сегодня они сидели на скамье подсудимых. Методы убеждения и аргументации были сданы в архив, вместо разноголосицы суждений слышались лишь осуждающие лозунги. Словно после решающей битвы, остались солдаты с ружьями с одной стороны и безоружные пленные — с другой.
Брат Чжунъи, Чэнь Найчжи, Гун Юнь и Хэ Юйся были зачислены в правые: они успели обнародовать — каждый в своей организации — мнения, высказанные накануне вечером. Брат был исключен из партии, Чэня и Хэ лишили права носить звание комсомольцев. Чэнь Найчжи пересказал у себя в коллективе все, что Чжунъи говорил о государственном устройстве. Видно, ему очень хотелось поразить аудиторию, не обращавшую доселе внимания на его стихи, и он заявил, что пришел к этим выводам самостоятельно. Тщеславие и погубило его. Он мог бы снять с себя часть вины, назвав источник, откуда почерпнул эти мысли, но повел себя благородно и не сделал этого. Брат, Гун и Хэ не встречались друг с другом, но, и не сговариваясь, они умолчали о существовании «Общества любителей чтения» и о том последнем вечере, на котором пылали искренние чувства и мысли. Так беда обошла Чжунъи стороной.
Затем все эти люди были сосланы — кто на север, кто на юг — и исчезли из виду. Брата отправили в исправительно-трудовой комбинат на севере, недалеко от границы, где он работал на лесоповале и добыче камня. Престарелая мать не вынесла нежданного тяжелого удара и умерла с горя. Спустя два года брат, который тревожился о будущем жены и детей и потому трудился особенно рьяно, отличился во время тушения пожара (при этом ему обожгло половину лица). Зато с него сняли колпак правого, хоть и не отпустили с комбината. Он оставался, по существу, таким же узником, только с гражданскими правами. Тогда к нему отправилась жена с двумя ребятишками — отогреть это одинокое сердце, заброшенное в холодные края…
Чжунъи хорошо помнил, как он провожал невестку с племянниками. В тот день Хань Ци надела сильно поношенную синюю форменную куртку, зачесала назад волосы и перевязала их синим в белый горошек платочком. Лицо ее было печально. Когда случилась беда с мужем, пострадала и она. Из актрис ее перевели в гримерши, и с той поры она подрисовывала брови и подрумянивала щеки исполнительницам, далеко уступавшим ей в мастерстве. Приходилось много выносить — и несправедливость, и холодность окружающих. Очень быстро пропали ее красота и изящество, на лбу и вокруг глаз прорезались морщины. Какое-то время ей пришлось одной нести все расходы по дому — муж не имел никаких заработков, свекровь болела, дети были совсем маленькими. Она молча, не жалуясь, сносила все невзгоды. Когда свекровь умерла, Хань Ци должна была еще помогать плохо приспособленному к жизни Чжунъи. Он часто ощущал теплую, почти материнскую заботу со стороны невестки — она была старше его всего на несколько лет, — но ни разу не видел слез слабости на ее лице.