Повести и рассказы

Дудинцев Владимир Дмитриевич

Ясно было, что механический завод построили здесь неспроста — смотрели в будущее. Но начальнику механической мастерской при автобазе Петру Филипповичу Цареву этот завод был «вот где» (говоря это, он обычно показывал гаечным ключом назад, между лопаток). Дело в том, что маленькая механическая мастерская автобазы до последнего времени не сходила с Доски почета, а теперь рядом с мастерской появился опасный конкурент.

У Петра Филипповича были лучшие токари и слесари-ремонтники. Он ревниво воспитывал их, приближая к себе способных, тех, у кого душа прилипла [1] к металлу, а с неудачниками обращался с подчеркнутой холодностью. Начальник любил

говорить о культуре производства, причесывался на пробор, сгоняя на одну сторону мелкие черные кудряшки, всегда был чисто выбрит, подбривал даже толстые угольные брови, часы носил на цепочке, а работал не иначе, как в черном жилете, из-под которого были выпущены рукава чистой сорочки с запонками. Особенно хорош он был, когда его звали во двор к больному грузовику послушать работу мотора. Маленький и нахмуренный, он проходил между одобрительно улыбающимися слесарями и, достав из кармашка медицинский прибор для выслушивания, вставив в уши концы резиновых трубок, наклонялся над мотором.

1

Здесь и далее разрядка заменена на болд — прим. верстальщика.

Теперь мастерская отходила на второй план, это видели все. Когда на ремонтно-механическом заводе установили первые станки, Царев получил приказ передать заводу двух токарей «для обрастания» учениками. Петр Филиппович поник, но тотчас нашелся и сбыл заводу Ваську Газукина, который у него тоже был «вот где». Начальник мастерской считал профессию токаря интеллигентной, возвышенной, а Васька продавал свой талант только за деньги. Если Газукину давали точить сложную деталь, но расценка ему не нравилась, он прикидывался дурачком: «Не сумею, дядя Петр!». В ответ ему из конторки неслось на весь цех: «Врешь, все можешь, ломаешь дурака здесь, как спекулянт какой!» Но настаивать Петр Филиппович не смел: упрямый Васька мог сделать брак, ославить всю мастерскую. Если же плата была хороша, Васька первым бросался на работу и делал ее лучше всех, выполняя норму на двести процентов.

Петр Филиппович избавился от Васьки, а через две недели — как раз, когда установилась снежная зима, — пришел новый приказ: дать заводу трех слесарей. Начальник надел пиджак и пошел в управление комбината, но там ему сказали, что у него местнические предрассудки, что он за сосной не видит леса и что сосна — его маленькая мастерская, а лес — завод, который будет обслуживать всю гигантскую новостройку.

Петр Филиппович потемнел, но подчинился. И трех слесарей на завод он передал — правда, далеко не самых лучших. С этого дня в мастерской наступила горькая тишина.

Однажды, когда окончилась смена, Царев созвал своих стахановцев на маленькое совещание. Они собрались в его тесной фанерной конторке, оклеенной плакатами, стали у стен, притихли. Те, кто остался в узком коридоре, поднялись на носки, чтобы выяснить причину этой тишины. И увидели: за столиком начальника, рассматривая алюминиевый поршень, который служил Цареву пепельницей и прессом для чертежей, сидела девушка в стеганой телогрейке. Трудно обнаружить красоту, если она скрыта кирзовыми сапогами, широкой мужской телогрейкой и слоем желтой фосфоритной пыли. Но ребята обнаружили и впились в нее лукавыми молодыми глазами со всех сторон.

Скорее всего, девушка была из инженеров и притом новичок. От нее словно исходило сияние: должно быть, она привезла сюда из Москвы или Ленинграда мечту о сильном волей и бесстрашном строителе, о таком, с которого она могла бы взять пример. И вот теперь ее, без сомнения, восхищал и страшил Петр Филиппович, со спокойным сердцем превративший автомобильный поршень в пепельницу.

Начальник сидел у стенки, под телефоном, с корректным видом отставив ногу. Иногда он бросал на гостью осторожные взгляды, но

тут же опускал брови, потому что в коридоре между рабочими заметил жену. Она всегда приходила в эти часы звать его на обед и сейчас стояла в сером вязаном платке, подпирая щеку темной, крестьянской рукой.

Не глядя на жену, Петр Филиппович свернул цигарку и с особенной небрежностью бросил кисет на стол, что означало: «Закуривай, кто хочет!» Кисет пошел по рукам. Конторка наполнилась дымом, Петр Филиппович перегнулся через столик к соседке, девушка просияла, он кивнул несколько раз, и совещание началось.

— Как вам известно, — сказал начальник, — у нас теперь имеется мехзавод, который будет обеспечивать всю потребность строительства. А мы теперь, словом, как подсобное предприятие. Но мы не должны замыкаться в кругу узких местнических интересов. Поскольку завод переживает пусковой период, мы обязаны ему помочь.

Тут Петр Филиппович отодвинул поршень и развернул на столе синьку с чертежом — развернул и приумолк на минуту, что значило: «Можно подойти и ознакомиться». Круг рабочих придвинулся, послышались удивленные голоса: «Три метра!»

— Три метра, — подтвердила девушка-инженер и насторожилась, стала посматривать на рабочих исподлобья — с надеждой и беспокойством.

— Три метра, — удовлетворенно сказал Петр Филиппович и уточнил: — Три тысячи миллиметров. А в наших станках между центрами — самое большее, полторы тысячи. Такая же картина и на заводе. А если учесть, что Фаворов — директор молодой и притом специалист по землеройным машинам, а не по обработке металла, становится ясно: валы эти надо точить нам. Хоть мы и подсобное предприятие, — он сказал это, угрожающе глядя в, сторону. — Словом, я от вашего имени пообещал Антонине Сергеевне, — он посмотрел на девушку, — пообещал ей обмозговать это дело. Это для нее нужно, шнек они делают — подавать будет к бункеру готовый продукт. Давай, братва, смекай. Ничего вам не скажу заранее, но дело верное. Удлинить станок можно. Имеется такая реальная возможность.

Тут Петр Филиппович, внезапно повеселев, уперся спиной в фанерную стенку, и вся конторка задвигалась и заскрипела.

— Сосна! — Он засмеялся. — Вот мы и посмотрим, где сосна и где лес!

В это время над его головой затрезвонил телефон. Начальник снял трубку и солидно сказал: «Слушаю, Царев». В тишине заливисто, как муха в банке, запела, задребезжала трубка. Петр Филиппович слушал, перебирая цепочку часов, поддакивал все отрывистее, потом перехватил трубку другой рукой и с холодным спокойствием стал стряхивать в поршень пепел с цигарки, хотя пепла не было и уже сыпался табак.

— Не могу, сказал он в трубку и в первый раз сухо кашлянул. — Товарищ… Товарищ Фаворов! — Он побледнел и закашлял чаще. — Товарищ Фаворов, именно государственные соображения не позволяют мне бросаться кадрами. Нет, нет. Нет! — сказал он еще раз и повесил трубку. — Опять токаря просит.

Наступила пауза. Было слышно только покашливание Петра Филипповича.

— Сейчас Медведев будет звонить, — шепнул он.

И телефон не заставил себя ждать, требовательно зазвонил. Петр Филиппович снял трубку: «Слушаю, Царев» — и все услышали отчетливый бас управляющего: «Ну, что там у тебя? Опять колбасишь?».

— Максим Дормидонтыч, кого же отдавать? Может, мне самому?

«Погоди, и до тебя очередь дойдет, — в трубке послышался смех. — Отдай, отдай токаря, это мое распоряжение».

Повесив трубку, Петр Филиппович стал наводить на столе порядок, передвинул с места на место чернильницу и поршень.

— Сейча-ас… Кого же мы ему подкинем? — Он задумался и крякнул. — Нда-а… Клава! Неси сюда молитвенник!

Из рук в руки начальнику передали тонкий журнал в фанерной обложке. Петр Филиппович стал просматривать список.