Повести и рассказы
Шрифт:
— Я вас выучу! Вы у меня будете умней! Как твоя фамилия? — обратился Дерюгин к Шуре, как будто она одна была виновата во всём.
— Трошина, — ответила Шура упавшим голосом.
В этот момент раздалась общая команда:
— Очистить вагоны!
Дерюгин ударил Шуру резиновой дубинкой по ногам и, записав её фамилию, ушёл. Девочки засуетились, собирая вещи. Аня с грустью поглядела на Шуру:
— Ну зачем себя так вести, зачем кричать, протестовать? Разве этим поможешь?
Слова её возмутили Шуру. Дрожащим от волнения голосом она громко, на весь вагон, крикнула Ане:
— Эх,
5. ЛАГЕРЬ НА БОЛОТЕ
На полуостровке, заросшем кустарником, кривыми берёзами и соснами, разместился лагерь. С трёх сторон его опоясывали два ряда высоких столбов с колючей проволокой и широким рвом между ними, заполненным вонючей болотной водой. Четвёртой, неогороженной стороной лагерь упирался в болото, покрытое зелёной плесенью и кочками. Жёлто-зелёный бескрайний горизонт сливался с небом. Многие думали, что отсюда просто и легко можно было выйти на свободу. Но болото с трясиной и непролазными зарослями и кочками было самой неприступной из преград.
Войти в лагерь или выйти из него можно было только через двустворчатые деревянные ворота, с маленькими будками по бокам для часовых. По углам изгороди лагеря высились наспех сколоченные сторожевые вышки с навесами, похожими на огромные грибы.
В центре просторного двора возвышались уродливые дощатые подмостки, напоминавшие танцевальную площадку. Рядом — несколько вбитых в землю скамеек, ржавые бачки, ящики, походная кухня и столб с подвешенным куском рельса. Здесь происходила раздача пищи. Заляпанный грязью и посыпанный крупным синеватым гравием двор окружали длинные серые бараки, плотно прижавшиеся друг к другу. Казалось, даже воздух, пропахший гнилью и сыростью, накрепко заперт, здесь в клетку из колючей проволоки.
На фоне тоскливой серости резко выделялись два дома на пригорке за чертой лагеря. Там возвышались особняки лагерного начальства, сложенные из красного кирпича, с большими светлыми окнами и колоннами у входа. Их окружала низкая изгородь, за которой виднелись светло-зелёные аккуратно подстриженные деревца, клумбы с цветами и асфальтовые дорожки. От особняков тянулась к лагерю узкая прямая аллея из невысоких елей, с дорожкой, посыпанной песком. Из открытых окон неслись звуки музыки и незнакомые песни.
Колонну выстроили во дворе и приказали соблюдать тишину и порядок. Измученные ребята стояли, точно приговорённые к смерти, думая, для чего их выстроили.
Даже Жора, всегда ободрявший товарищей своими шутками, сейчас выглядел таким же понурым, как и все остальные. Всю дорогу он берёг вещи товарищей и неизвестной девочки. Он сложил всё в два мешка и, перекинув их через плечо, мужественно нёс трое суток, никому не жалуясь на усталость. Когда становилось невмоготу и ноги подкашивались, он стискивал зубы до боли в висках, но, глядя прямо перед собой, продолжал упорно идти вперёд.
Жора стоял среди ребят, поставив перед собой два мешка и беспокойно
И вдруг он увидел Вову. Тот стоял в первых рядах и внимательно наблюдал за эсэсовцем, вошедшим на подмостки. Высокий тощий эсэсовец в тёмных очках, с холёным, мрачным лицом медленно и важно подымался по ступеням. На голове у него смешно торчала фуражка с высоким околышем, чёрным блестящим козырьком и кокардой с орлом и свастикой. Военный мундир плотно облегал его сухопарую фигуру. Это был комендант лагеря Герман Штейнер.
Заметив Вову, Жора забыл всё на свете. И, когда встретился, наконец, взглядом со своим другом, звонкий выкрик нарушил мёртвую тишину.
— Вовка! — прозвенело на весь лагерь.
Все встрепенулись и повернули головы в сторону Жоры.
— Молшать, русски свинья! — рявкнул комендант.
Все притихли и уставились на Штейнера. Только Вова и Жора не сводили друг с друга радостных глаз, точно боясь снова потеряться в толпе.
Штейнер говорил медленно, повелительно, русский язык давался ему с трудом, и он коверкал слова. За всё время своей длинной и грозной речи о порядках в лагере, обязанностях на работе и поведении в бараках комендант ни разу не сдвинулся с места, не пошевелил рукой, лишь голова его изредка поворачивалась направо или налево. Когда Штейнер повышал голос, лицо и шея его наливались кровью; когда успокаивался, лицо становилось бледным. Ребята с нетерпением ждали конца ругани, угроз и наставлений.
Комендант сошёл с подмостков. На его месте появился Дерюгин. Он объявил, что сейчас мальчики и девочки будут разбиты на группы по двадцать человек, получат нашивки с номерами и разойдутся по баракам.
Жора подумал: надо сделать так, чтобы попасть в одну группу с Вовой. Воспользовавшись тем, что на подмостках, кроме полицейского, никого больше не было, Жора поманил Вову рукой. Вова незаметно протиснулся сквозь ряды и стал рядом с Жорой. Ребята потеснились, а Жора, схватив товарища за руку, вместо приветствия произнёс:
— Вот это да! — И тут же спросил: — Толю не видел?
— Он захворал, — ответил Вова.
— Где он?
— В бараке лежит.
— Плохо ему?
— Плохо. Рука сломана.
— Как же так?
— Били.
— За что?
— Мы… мы хотели убежать, а нас поймали, — неловко переступая с ноги на ногу, сознался Вова.
— Бежать? Я же говорил вам, что пока нельзя.
— Да уж очень случай выдался удобный.
— Как же вас поймали? — спросил Жора, поглядывая с укором на товарища.
— Потом расскажу. А ты наши мешочки прихватил? — нерешительно спросил Вова, меняя тему разговора.
— Принимай вещи! Вот они. — Жора указал на два мешка, лежавшие у его ног.
— Спасибо тебе! — радостно заулыбался Вова.
Он думал о том, какие они с Толей неблагодарные. Убежали, бросили такого хорошего, настоящего товарища, друга.
— Ты что молчишь? — спросил Жора.
— Я… я так… — запинаясь, ответил Вова: — Теперь надо девочку найти, узелок и чемоданчик ей отдать.