Повести моей жизни. Том 2
Шрифт:
— Но все же... днем... на людных улицах... в самом центре Петербурга... Ведь все будут против тебя, никто не поймет твоих побуждений...
— Я знаю, что мне больше шансов погибнуть, чем спастись, но это и дает мне решимость. Пока есть опасность, это — борьба, а не простая карательная экспедиция, на которую я не способен.
Я взглянул на его лицо. Его глаза были устремлены куда-то не то в отдаленное будущее, не то в глубину его собственной души. Мне не верилось, что у него достанет решимости совершить задуманное. Его душа была слишком мягка. Он был ранее артиллерийским штабс-капитаном, но вышел в отставку по гуманитарным соображениям.
Я сообразил, что после двух неудачных выходов
«Ему будет страшно трудно в решительную минуту, — думал я, — и он пройдет мимо своего врага не в силах нанести ему смертоносного удара, как это и было с Паленом, которого, как я уже знал, он не раз встречал в мое отсутствие, но не был в состоянии сделать ему вреда».
И я не ошибся в этом. На следующий же день, когда он вместе с Баранниковым выехал навстречу Мезенцову, идущему молиться в свою часовню, он прошел мимо него, ничего ему не сделав. Он выехал на следующий день, и повторилось то же самое.
— Оставь это дело, Сергей! — сказал я ему, придя после его второго выступления. — Ты только измучишь себя и никогда не будешь в состоянии вонзить в кого бы то ни было свой стилет.
— Нет! — меланхолически ответил он мне. — Я пересилю свое мягкосердечие, губительное для революционера, хотя бы пришлось умереть после этого. А вот тебе, — прибавил он, явно чтоб перевести разговор на другую тему, — опять предлагаю ехать на освобождение товарища по твоему процессу.
— Кого?
— Иди к Малиновской, и тебе там все расскажут, — сказал он мне с таинственной улыбкой.
2. Рекогносцировка
Это было осенью 1878 года.
Когда я пришел в квартиру Малиновской в Измайловском полку, она бросилась мне навстречу с каким-то особенно радостным видом.
— Мы вас ждем уже второй день! — воскликнула она. — Почему вы не были у нас вчера?
— Все время просидел у Александра (Михайлова) и у него же остался ночевать.
— А нам вы совершенно необходимы!
— Что такое?
— Мы хотим просить вас освободить Брешко-Брешковскую.
Это была одна молодая и чрезвычайно симпатичная женщина, осужденная на четыре года каторжных работ за участие в пропаганде среди крестьян. Я уже знал, что ее собирались скоро везти в Сибирь [58] .
— Успею ли подготовить освобождение? Ведь ее повезут если не сегодня, то завтра.
— Уже увезли вчера! Но вы попытайтесь. Мы собрали для этого триста рублей денег. Она объявит себя в Нижнем больной и откажется ехать далее. Она рассчитывает задержаться по болезни на неделю.
58
Одна из организаторов партии эсеров Е. К. Брешко-Брешковская после свержения самодержавия перешла в лагерь оголтелой контрреволюции, была ярой пропагандисткой керенщины; после Великой Октябрьской социалистической революции принимала активнейшее участие в белогвардейских заговорах и интервенции. Умерла за границей в 1934 г.
Я стал соображать, что тут можно сделать.
— До Нижнего Новгорода, — ответил я наконец, — ничего нельзя предпринять, потому что ее повезли по железной дороге, и я не догоню. А за Нижним возят в Сибирь на тройках в сопровождении двух жандармов. Там можно ее отбить, если я найду себе еще троих товарищей.
— А как это сделать?
— Я не люблю сложных и дорогостоящих планов. Смелые и простые способы всегда осуществимее. Мы, например, выйдем пешком на дорогу, как простые гуляющие, и сядем где-нибудь у
— А вы сами останетесь в Нижнем?
— Мы освободим ее загримированными, и нас никто не будет в состоянии узнать, тем более что теперь начинается нижегородская ярмарка и весь Нижний будет полон приезжими из разных городов.
— Вот будет кавардак, — сказала Малиновская, — когда жандармы начнут обыскивать и задерживать целые тысячи приехавших купцов!
Она звонко рассмеялась, представляя в своем воображении всеобщий переполох коммерсантов, приехавших туда исключительно для торговых сделок.
— Но только как же я узнаю, что она приехала в Нижний? — спросил я.
— Там есть у нас знакомый, известный губернский деятель Фрейлих, он всех знает в Нижнем и настолько сочувствует нам, что сейчас же разведает, в тюрьме она или в больнице и когда ее увезут.
— А еще есть там кто-нибудь из сочувствующих?
— Есть один студент, Поддубенский, и один городской врач.
— Тогда давайте мне все эти адреса и рекомендации, и я завтра же уезжаю. Ни минуты нельзя терять!
На другой день я отправился в Нижний Новгород в восторге от такого симпатичного мне поручения. Мне было тогда двадцать четыре года, я недавно был выпущен из темницы после трехлетнего одиночного заключения за «хождение в народ», и мне страстно хотелось совершать самые героические подвиги, особенно же спасать своих друзей от гибели и опасностей. В случае нужды я хотел попытаться отнять Брешковскую даже единолично, неожиданным появлением в ближайшем удобном месте, варьируя свой план, судя по условиям местности, которую я решил предварительно исследовать.
«Там, — думал я, — на дороге в Сибирь ясно будет видно, что надо делать. Только бы приехать вовремя!»
И я приехал.
— Куда прикажете? — спросил меня извозчик у крыльца Нижегородского вокзала.
— В какую-нибудь гостиницу!
Экипаж въехал в глубокий овраг, по обе стороны которого на высотах, разделенных новыми такими же оврагами, были рассыпаны дома, домики и церкви с золочеными и просто крашеными главами.
Извозчик привез меня в гостиницу, где мне дали во втором этаже небольшой чистенький номер с двумя окнами. Оставшись один, я тотчас выглянул в одно из них и увидел перед собою скверик, на который выходил фасад моей гостиницы, а посреди скверика блестел, как зеркало, пруд в зеленых берегах. Это было очень красиво, и я невольно залюбовался на несколько минут открывшейся передо мною и малопривычной в больших городах картиной.
— Позвольте ваш паспорт! — заявил возвратившийся служитель.
Я вынул из кармана сфабрикованный для меня «троглодитами» вид почетного потомственного гражданина Нижегородцева и, вручив ему, сказал:
— Только поскорее возвратите паспорт! Мне нужно получать деньги!
— Слушаю-с! — и он исчез.
Переодевшись и умывшись, я немедленно отправился к Фрейлиху со своей рекомендацией.
Кругленький бритый господин с фигурой немецкого булочника принял меня в своем кабинете в красивом деревянном домике. Окно кабинета выходило в сад, сплошь усаженный цветами. Цветы и цветы, куда ни поверни глаза!