Повести моей жизни. Том 2
Шрифт:
Он медленно повернулся и начал удаляться в глубину леса. Мне показалось, что он с усилием держится на ногах.
Разрыв с привычным товарищем по деятельности был страшно тяжел, несмотря на все теоретические и практические разногласия. У меня в горле сделались спазмы и к глазам подступили слезы.
«Вот он идет, — мелькнуло у меня в голове, — куда-то в глубину неведомого леса одинокий, без сторонников. Что с ним будет, что он будет делать?» [88]
Мы, ожидавшие изгнания, вдруг оказались победителями, а он, считавший себя все время победителем, оказался неожиданно побежденным.
88
В статьях Г. В. Плеханова по истории землевольческого и народовольческого движения, в его воспоминаниях о революционных деятелях 70-х годов (Соч., тт. I, II, III, XII, XIII), в его переписке позднейшего времени встречаются упоминания о Липецком и Воронежском съездах (о съездах специально — в т. XIII), о его взаимоотношениях с двумя основными группировками движения, а также отзывы о «Повестях» Н. А. Морозова, где изложены июньские события 1879 г. Самый обширный отклик Г. В. Плеханова на рассказы Морозова о Липецком и Воронежском съездах — в статье «О былом и небылицах», опубликованной Л. Г. Дейчем в 1923 г. с подзаголовком «Из литературного наследства Плеханова» в «Пролетарской революции» (№ 3—15, стр. 29 и сл.).
Л. Г. Дейч сообщает, что в 1908 г. он предложил Плеханову написать возражения на «небылицы», распространяемые о нем Морозовым и другими мемуаристами-народниками. Г. В. Плеханов за недосугом отказался, но согласился диктовать ответы на определенные вопросы Л. Г. Дейча, который записывал эти ответы и затем вносил в них поправки по указанию Г. В. Плеханова. Статья «О былом и небылицах» не включалась Г. В. Плехановым в собрание его сочинений, хотя Л. Г. Дейч в некоторых своих статьях приписывает ее авторство Г. В. Плеханову (Л. Г. Дейч. Из отношений Г. В. Плеханова к народовольцам, «Каторга и ссылка», № 7, 1923, стр. 10 и сл.).
Не включается эта статья и в посмертные издания сочинений Г. В. Плеханова. Действительно, все ее содержание и стиль отражают манеру писаний и полемические приемы самого Л. Г. Дейча. Среди других опровержений рассказов Н. А. Морозова здесь говорится, что он был совершенно незаметным деятелем революционного движения и описывает все события 70-х годов исключительно для самовозвеличения.
Что касается фактических поправок к рассказу Н. А. Морозова, то в статье «О былом...» имеется такое заявление Г. В. Плеханова, непосредственно относящееся к комментируемому очерку: «Морозов как нельзя более ошибается, воображая, что я ехал на Воронежский съезд с уверенностью в победе. Нет, этой уверенности у меня тогда не было... Мысль о выходе из «Земли и воли» вовсе не явилась в моей голове так внезапно, как это можно подумать на основании воспоминаний Морозова» («Пролетарская революция» № 3, 1923 г., стр. 39 и сл.).
Для характеристики статьи «О былом и небылицах» в отношении к Н. А. достаточно привести отзывы о ней одного из крупных деятелей 70—80-х годов А. И. Зунделевича, которому Л. Г. Дейч посылал ее в рукописи на просмотр. «Я получил твою рукопись... Для сборника плехановского было бы лучше, если бы было напечатано только то, что Плеханов сказал... С твоей стороны в таком издании резкая полемика излишня... Неверно утверждать, что Морозов был второстепенным деятелем... он был весьма видным членом кружка... Конечно, полезно делать поправки к сообщениям Морозова... но насмешливое и сердитое отношение к нему неуместно... Весьма вероятно, что устав и программу для Липецкого съезда... написал Морозов» (письмо от 24 августа 1922 г., сб. «Группа освобождения труда», вып. III, 1925, стр. 204 и сл.).
Сам Г. В. Плеханов говорит о воспоминаниях Н. А. Морозова в статье 1912 г. «Неудачная история партии "Народной воли"». По поводу книги В. Я. Богучарского "Партия 'Народной воли'"». В этой статье Г. В. Плеханов писал, что после ухода с Воронежского съезда «вследствие того, что он в огромном большинстве своем слишком мягко отнесся к террористической... тактике Н. Морозова, Л. Тихомирова и А. Д. Михайлова», он «оставался в Воронеже» и его «ближайшие единомышленники немедленно по окончании каждого заседания осведомляли» его обо всем происшедшем на съезде. Далее Г. В. Плеханов указывает, что народовольческая, террористическая тактика осуждена самой жизнью, что отсталость их идеологии установлена победоносным развитием идей революционной русской социал-демократии «как раз около того времени, когда "Былое" начало печатать... воспоминания народовольцев». Вот почему эти мемуаристы заняли «оборонительную позицию... Это было не более как самооборона. Особенно сильно давал себя чувствовать элемент полемики в воспоминаниях Н. А. Морозова. Почти все, касающееся роли пишущего эти строки в борьбе с "террористической" тактикой, изложено в них совершенно неправильно». После этого Г. В. Плеханов заявляет, что на предложенные Л. Г. Дейчем в 1908 г. вопросы он «немедленно дал письменные ответы» («Современный мир», № 5, 1912, стр. 154, 168 и сл.).
Отношение Г. В. Плеханова к террористическим произведениям Н. А. Морозова дошлиссельбургского периода выявлено в письмах Г. В. Плеханова к П. Л. Лаврову. 30 мая 1880 г. Плеханов писал Лаврову из Женевы, что он «против принятия в число изданий "Русской социально-революционной библиотечки" [см. т. I, примеч. 40 к стр. 485] труда (lucubration [разглагольствование]) Морозова», что он «протестует против статьи Морозова» (сб. «Дела и дни», вып. 2, 1921, стр. 79 и сл.; перепечатано в кн. Л. Г. Дейча. Г. В. Плеханов, вып. 1, М. 1922, стр. 79 и сл.; дополнения к этой серии писем, характеризующих переход Г. В. Плеханова от народничества к революционному марксизму, — в публикации Б. П. Козьмина, сб. «Литературное наследство», вып. 19—21, 1935, стр. 272).
— Господа! Нужно его возвратить, — воскликнула Вера Фигнер [89] .
— Нет, — ответил Александр Михайлов взволнованным голосом, — как это ни тяжело, но мы не должны возвращать его.
Четверо из петербургских сторонников Плеханова, особенно резко возражавшие против покушения Соловьева, вскочили со своих мест, чтоб идти за ним, но потом снова сели, тихо переговариваясь между собою. Ни один из них не удалился с собрания вслед за Плехановым.
Кто-то предложил решить голосованием, считать ли теперь Плеханова принадлежащим к организации. Значительное большинство высказалось за то, что его нужно считать добровольно выбывшим из «Земли и воли». Если он вновь пожелает возвратиться, то нужно будет отнестись к нему, как ко всякому другому поступающему, т. е. потребовать у него согласия на программу и устав и подвергнуть баллотировке по общим правилам. Так печально закончилось первое заседание Воронежского съезда «Земли и воли».
89
Освещение описываемых событий у Веры Фигнер в ее Сочинениях (тт. I и V, 1932, по Указателям; особенно — т. I, стр. 150, и т. V, стр. 242 и сл.).
Очутившись неожиданно в большинстве, мы назначили новое собрание только через день. Отсрочка эта была для нас совершенно необходима, для того чтобы обсудить свое положение. Постановления Липецкого съезда предполагали, что мы будем после Воронежского съезда совершенно самостоятельной группой, а этого не вышло.
Собравшись на следующий день особо в лесу, мы решили не уходить из «Земли и воли», но просить о том, чтоб Исполнительный комитет во всех своих практических делах пользовался полной автономией и имел свой особый печатный орган.
Все это и было нами получено на следующем заседании Воронежского съезда.
Нам дали не только полную автономию, но и право принимать на свой риск в Исполнительный комитет новых членов, не принадлежащих к «Земле и воле».
Единственным условием по отношению к этим лицам было не сообщать им интимных подробностей о деятельности «Земли и воли», пока они не будут приняты в ее члены. Таким образом, все, что мы постановили на Липецком съезде, было нежданно легализировано в «Земле и воле», хотя все остальные члены Воронежского съезда даже и не подозревали о наших совещаниях в Липецке.
Воронежский съезд был закрыт двадцать четвертого июня после третьего заседания, где были приняты в «Землю и волю» по моему предложению Вера Засулич и несколько других членов, рекомендованных различными лицами; из них Стефанович, тотчас же присоединившийся к группе народников, сильно способствовал потом окончательному распадению «Земли и воли». Он был тогда очень властолюбив.
На этом же последнем заседании были разрешены и некоторые второстепенные вопросы: пересмотрен устав «Земли и воли» и выбрана распорядительная комиссия из трех лиц для заведования практическими делами. Я по-прежнему был оставлен хранителем печати и всех документов общества, а также и его денежных сумм. Редактирование журнала «Земля и воля» было снова поручено мне и Тихомирову.
5. Распадение «Земли и воли» на «Черный передел» и «Народную волю»
Когда мы вернулись в Петербург, некоторым из нас казалось, что все недоразумения улажены и что распадение общества ограничилось выходом из него одного Плеханова. Но это было не так. Не прошло и двух недель, как оказалось, что наши прежние оппоненты в петербургской группе держатся от нас обособленной компанией. К ним присоединились под влиянием Стефановича также и Дейч, и Вера Засулич. Переход Засулич к народнической группе был нам особенно тяжел. Мы провели ее на Липецком съезде в полной уверенности, что она будет сторонницей нового способа борьбы, в котором мы тогда видели все спасение России от губившего ее абсолютизма. Но она была чрезвычайно дружна со Стефановичем и Дейчем и, перейдя вместе с ними к нашим противникам, вдруг окружила их особенным ореолом в глазах благоговевшей перед ней учащейся молодежи.
Стефанович начал вербовать себе сторонников среди лиц, имевших темные сношения с «Землей и волей», и завербовал в том числе хозяйку нашей типографии Крылову. В один прекрасный день она заявила, что, пока она находится в типографии, она не позволит печатать ни одной статьи в новом направлении, так как гражданская свобода будет способствовать развитию буржуазии и, таким образом, пойдет во вред рабочему народу.
— В ваших статьях, — твердила укоризненно она мне, — даже не упоминается о простом народе, не говоря уже о социализме. Нельзя же все писать только о политической борьбе, не упоминая о социальной.
Все мои усилия переубедить ее оказались тщетными, так как она не была самостоятельной мыслительницей, а отстаивала лишь то, что ей внушали люди, под влияние которых она попадала. Не чувствуя себя в силах серьезно возражать на мои доводы о необходимости гражданской свободы даже и для самой социалистической деятельности в народе, она впадала в истерику. В конце всех переговоров с нею мне приходилось бегать за холодной водой, чтобы успокоить ее хоть немного.
Мой соредактор Тихомиров и сам Александр Михайлов тоже пробовали говорить с нею, но бросили все попытки еще задолго до меня ввиду их бесполезности.
Благодаря такому положению дел в типографии издание «Земли и воли» оказывалось фактически неосуществимым, несмотря на то что все остальные наборщики стояли за новое направление.
Целых два месяца после Воронежского съезда вся деятельность нашего тайного кружка уходила на улаживание ежедневно возникавших внутри его недоразумений между двумя фракциями, собиравшимися отдельно в окрестностях Петербурга. Всякая идейная и практическая деятельность совершенно прекратилась. Несмотря на все усилия соединить несоединимое, у нас ничего не выходило. Все связующие нити между двумя группами рвались, как паутина, при первой попытке начать какое-либо серьезное дело. У большинства товарищей все более и более терялась ровность характера. Стали возникать несправедливые нарекания одних лиц на других и интриги одной фракции против другой.
К октябрю 1879 года взаимные недоразумения дошли до такой степени, что не оставалось ничего другого, как назначить уполномоченных для осуществления раздела. Обе фракции были объявлены независимыми обществами, действующими вполне самостоятельно, без права называть себя «Землей и волей». Устав «Земли и воли», все ее печати и документы остались в нашем распоряжении, как у большинства, а капиталы общества было решено разделить поровну.
Фактически все они (за исключением средств Лизогуба, погибших для организации после его казни) отошли к фракции Стефановича и Плеханова, так как у них оказались почти все состоятельные члены общества, которые и передавали туда то, что им принадлежало. Их группа назвала себя «Черным переделом» в знак того, что ее главная цель — передел всех земель России начерно между общинниками-крестьянами.