Повести о Ломоносове (сборник)
Шрифт:
Не выдержал – опять налил, выпил, зашагал по комнате.
– Каково читать в иностранных ведомостях, что-де «Петр Великий напрасно для своего народа о науках старался при его великой лености и тупом разуме его!» А я уже вижу в Семене Котельникове великого математика, о коем Эйлер пишет, что «ныне в Германии таких не сыщешь», в Андрее Красильникове – достойного астронома и геодезиста,
В дверях показалась Елизавета Андреевна.
– Это так вы свой дигет соблюдаете, Михаил Васильевич? И потом, где ваш колпак? Я нашла его под кроватью. Вы хотите совсем простудить свою голову…
– Сейчас не в том суть!
– Как – не в том? Вы хотите, чтобы опять приходил доктор и пускал кровь?
– У меня по своей обязанности заботы…
– А у меня, герр профессор, по моей обязанности еще больше забот! Иметь такого мужа, как вы, этого мало? Ленхен, убери бутылки!
Ломоносов налил, выпил, потом хлопнул кулаком по столу.
– Ладно… Убирай! Умрет Ломоносов – другие Ломоносовы вырастут, из подлого народа появятся такие Невтоны и Платоны, каковых и мир еще не видел. Время лишь надобно!.. – Повернулся к Елизавете Андреевне: – Ну, Лизавета, кончай баталию, так и быть, надевай колпак на ломоносовскую голову!
Засмеялся, хлопнул ее по плечу, пошел в спальню.
Глава пятая
В КУЗНИЦЕ БУДУЩЕГО
Елизавета Андреевна проснулась, потянулась и присела на кровати. В спальне было пусто и темно. Она поправила чепчик, надела туфли и, как была, в рубашке, подошла к окну, отдернула штофные занавески. Рассвет алой зарей поднимался над сонным Петербургом.
Елизавета Андреевна прошла в купальную и опрокинула на себя кувшин воды. Потом растерлась широким полотенцем и, надев платье, свежая и веселая, появилась в своем домашнем царстве.
В комнате Леночки, отделанной розовым ситцем, было темно. Леночка лежала на широкой деревянной кровати. В ногах у нее сидел большой полосатый кот. Он проснулся и, брезгливо облизывая шершавым языком шерсть, заканчивал утренний туалет.
В столовой никого не было, в кабинете тоже. В темной передней на сундуке дремал старый лакей Прошка. Дворовая девка, подоткнув подол, несла из кухни помои.
Елизавета Андреевна прошла через двор в сад. Беседка, закутанная в плющ, окрашенная в розовый цвет зари, была пуста. Елизавета Андреевна сердито топнула ногой, быстрой и легкой походкой пересекла сад, двор и направилась в лабораторию.
Мастерская и лаборатория отражали разнообразные занятия хозяина, беспокойная мысль которого неустанно пыталась проложить новые пути во всех областях науки и техники. Каждую свободную минуту Ломоносов проводил здесь.
Десятка полтора мастеров и рабочих и несколько лаборантов из числа студентов академии работали здесь целые дни,
Если же опыт не удавался, то все приходилось начинать сначала; трудолюбие и настойчивость великого помора приводили в изумление даже самых усидчивых немцев. Иногда новая идея его требовала подтверждения, но для этого нужны были новые приборы, инструменты. Приходилось их изобретать самому академику, и они изготовлялись в мастерской по его чертежам и расчетам.
Однажды, задумчиво глядя на фонтан в саду Аничкова дворца, он изобрел коленчатый приводной вал и привел им в движение все фонтаны на Неве. В другой раз, сидя в тени под деревом около мельницы, он решил заняться водяным двигателем и впоследствии создал у себя в Усть-Рудицком гидросиловую установку, которая приводила в движение лесопилку и мукомольную мельницу.
Когда Елизавета Андреевна вошла, шум станков, визг пил, стук молотков оглушили ее. В другой комнате, лаборатории, она увидела Ломоносова перед печью, где разогревали стекло на медленном огне. Стекло приняло сначала синеватый, потом фиолетовый оттенок, который начал переходить в розоватый и красно-пурпурный цвет, отражавшийся на лицах стоявших рядом Ломоносова и Цильха.
– Самое время для охлаждения, тогда останется чистый рубиновый.
– Господин профессор, – сказал Цильх умоляющим голосом, – но мы уже сделали более трех тысяч неудачных опытов по окраске стекла… Что же будет дальше?
Ломоносов посмотрел на него очень серьезно:
– Это очень хорошо, Цильх! Это весьма полезно, Цильх. Сие значит, что человечество будет избавлено от повторения трех тысяч ошибок. Будем продолжать дальше, пока не найдем секрета окраски стекла, – сказал он и, увидев жену, спросил: – Ты зачем пришла?
Он не любил, когда его отвлекали во время работы, и рассердился.
Елизавета Андреевна залилась краской и только хотела что-то ответить, как из темного угла вышла фигура в армяке, сапогах, с лицом старовера – борода лопатой, нос картошкой, волосы стрижены под скобку. Держа в руках картуз, фигура поклонилась в пояс.
– Мы к вам, Михайло Васильевич!
– Тебе что?
– Так что по приказанию генерал-фельдцейхмейстера* Петра Ивановича Шувалова я, старший мастер Сергей Пермяков, прибыл к вам с Олонецкого завода насчет пушек, значит, в ваше распоряжение.
Ломоносов оглянулся.
– Тише ты, дурак! – и повел его в дом.
Мастер пил чай, держа блюдечко на растопыренных пальцах. Ломоносов пил и ел рассеянно, как будто ничего не видел кругом.
– Так ты говоришь, что стреляют они дальше, только в цель не попадают… Так. А ты знаешь, что есть отклонение снаряда при полете?
– Никак нет…
– Сие отклонение происходит от сопротивления воздуха: чем расстояние дальше, тем отклонение больше, однако же сие в неравных пропорциях.
Вытащил из секретера чертежи, разложил на столе, сдвинул в сторону посуду. Вдруг вскочил:
– Как вы целитесь? Как целитесь, спрашиваю?
Мастер подул на блюдечко.
– Целимся обыкновенно – по целику прямо, и все офицеры так научены целить.
– Дурачье! Я же изготовил вам прицельную трубку с целиком влево.
Вбежала Леночка.